Евгения Соловьева - Мастер теней (СИ) Страница 19

Тощий фуражир в ответ залепетал что-то о поднятии боевого духа войск и божественной силе искусства. Обрюзгший начал было читать проповедь о вреде пьянства и грозить карами небесными и гневом Пророка, но тощий толкнул его в бок и кивнул в сторону телеги. Тот тут же забыл о проповеди и устремился к телеге, расталкивая разбойников.

Стриж сделал совсем глупые глаза и разинул рот, не забывая перебирать струны: гитара отлично придавала убедительности любой игре.

— Святой… — с придыханием прошептал Стриж, глядя на старшего Чистого Брата.

— Хочешь увидеть Пророка? — просюсюкал тот, глядя на Стрижа снизу вверх.

— А можно? Правда?..

— Можно, малыш. — Медовым голосом пропел тощий, протиснувшись к телеге, и хлопнул Стрижа по бедру. — Слезай. Что там у тебя в котомке?

— Гитару не забудь. — Обрюзгший отодвинул тощего, огладил Стрижа в поисках спрятанного оружия, оглядел как лошадь на базаре и обернулся к тощему: — Бегом, приготовь этому славному юноше умыться и найди гребень. Негоже такому чумазому вкушать мудрость истиной веры.

Тощий злобно зыркнул на старшего, но промолчал и убежал куда-то. А тот, не скрывая довольства, повел Стрижа через лагерь к небольшой роще, темнеющей на берегу реки.

Позволяя Чистому вести себя к цели, Стриж старательно лупал глазами, задавал дурацкие вопросы и восхищенно ахал осведомленности Чистого Брата и отчаянно завидовал его близости к самому Пророку. Брат же выпячивал грудь, пыжился и разливался соловьем, все больше о себе. Под его токование Стриж отлично разглядел расположение войск, то есть сброда и швали, вооруженной больше топорами да вилами, и прикинул, что отступать в случае чего лучше по реке. Мятежники жгли костры, что-то варили и жарили: пахло кашей, пригорелым мясом. Среди мужичья изредка встречались солдаты: потрепанные, опустившиеся, растерявшие всю гордость и блеск королевской армии. Похоже, Пророк не настолько доверял дезертирам, чтобы оставить их отдельным подразделением. А может быть, это был один из «полезных» советов Флома: расформировать батальон и слить с мужицким ополчением. Отдельно от мужичья держались белобалахонные братья — избранные Пророком бдительно лезли в котлы, отдавали распоряжения, проповедовали и всячески требовали к себе уважения.

Пророк поставил свой шатер на холмике рядом с рощей, перестрелах в пяти от деревни и в двух от реки. С трех сторон его окружал лагерь — разбитый как попало, но отделенный от шатра полосой вытоптанной земли сажен тридцати шириной. Рядом с шатром Пророка стояла палатка поменьше, армейского образца. На пустой полосе толпились мятежники и с хозяйским видом прохаживались вооруженные мечами Чистые: охраняли раненого генерала наравне с самим Пророком. Военной выправки не было ни у одного, мечи держали как дубины — сброд и есть сброд.

До места оставалось не больше полусотни шагов, когда около шатра началась суета. Бритоголовые выстроились в два ряда у входа, один отдернул полог, и все дружно заорали славу: показался Пророк. Крепкий и высокий, с буйной полуседой шевелюрой, проповедник подавлял животной силой. Если бы не страх, поднявший все волоски на теле Стрижа дыбом, он бы назвал Пророка красивым: горделивая осанка, крупные черные глаза, орлиные черты. Но все инстинкты вопили: опасность! Убить, немедленно убить!

Серьга в ухе нагрелась, болью напоминая: спокойно, Стриж. Держи себя в руках.

Он еле оторвал взгляд от беспросветных глаз-колодцев, ведущих прямиком в Ургаш, и, наконец, заметил источник темной мощи. На груди Пророка висел на толстой цепи серебряный круг, а сквозь него багрово светился терцанг Хисса с черным глазом посередине.

«Иди, возьми меня, — звал амулет. — Ты достойнее. Ты будешь моими глазами и руками. Вместе мы перевернем этот мир и освободимся».

Острая, ослепительная боль вспыхнула в ухе и разлилась по всему телу, выжигая отраву. На миг послышались колокола Алью Райны: пол-день, пол-день. Стриж очнулся от наваждения, весь в холодном поту, несмотря на жаркий вечер. Руки его дрожали, колени тряслись, по подбородку текло что-то теплое.

«Спокойно, Стриж, спокойно. — Он облизнул губы и вздрогнул от вкуса собственной крови. — Все хорошо. Ты играешь дурачка, так что все хорошо…»

Он кинул осторожный взгляд сначала на Чистых Братьев рядом: они смотрели на Пророка с обожанием курильщиков кха-бриша, не обращая внимания на пленника. Мужичье вокруг тоже притихло и пялилось на предводителя. Кто-то трясся и пускал слюни от восторга, кто-то тихо пятился. А сам Пророк, немного отойдя от шатра, разговаривал со смутно-знакомым молодым шером. Где-то Стриж уже видел этот породистый профиль и задиристо заломленную шляпу. Шер, в отличие от простого мужичья, держался уверено, почти на равных с Пророком.

— …Бургомистр… столица… ученик… граф Зифельд… завтра… — доносилось до Стрижа сквозь лагерный гам и приветственный ор. — Сам Медный… Хуррига…

Пророк что-то еще сказал шеру — конечно же, графу Зифельду, как можно было не узнать бывшего фаворита старшей принцессы! — и тот, вспыхнув, проорал:

— Слава Чистоте! — и упал на одно колено.

Бережно, с видимым трудом сняв амулет, Пророк повесил его на шею Зифельду. Тот встал, покачнулся.

Несколько мгновений Стриж не мог оторвать взгляда от странной, страшной и завораживающей картины: спрятанный в фальшивом круге терцанг выпустил плотные щупальца тьмы, обвил ими Зифельда, сжал… нет, тьма впиталась в человека — и тут же выглянула из его глаз.

— Ну, молодец, доволен? — пихнул Стрижа в бок обрюзгший и засмеялся. — Вижу, истинная чистота тебе близка! Пойдем, умоешься, и Пророк благословит тебя. А может, удостоит беседой. Он любит таких, чистых.

Бритоголовый захохотал и потянул Стрижа за руку.

Тем временем другой бритоголовый подвел шеру коня, придержал стремя. Пророк громогласно пожелал верному сыну отечества удачи и осенил кривоватым Окружьем. В ответ терцанг на груди шера недовольно вспыхнул, и Стрижу почудился низкий, за пределами слышимости, стон боли.

Где-то далеко завыли собаки.

— Я рад приветствовать тебя, новый брат в вере, — мягким, как рысья лапа, голосом обратился к Стрижу Пророк, когда бритоголовые подвели ему добычу. — Вижу, ты чист душой и стремишься к истинному свету. Я расскажу тебе, что поведала мне Светлая Сестра.

Порадовавшись, что верно выбрал образ деревенского дурачка, Стриж изобразил восторг и умиление пополам со страхом. Страх, правда, изображать не пришлось — все внутри дрожало и гудело перетянутой струной, хотелось сей момент нырнуть в спасительную Тень. И убивать, убивать, пока Хисс не насытится — и не уснет, забыв о слуге.