Николай Коротеев - Мир приключений 1974 Страница 19

Ошеломленный сказочной, невероятной удачей, Сашка, все еще не веря себе, поднес тушку с прилипшим к жиру алмазом к самым глазам. В сознании вспышкой мелькнули слова Ашота Микаэляновича, который через несколько дней после находки водил Попова по фабрике:

«Жировой способ извлечения алмаза известен так давно, что сделался легендарным. О нем рассказано еще в сказках Шехеразады о Синдбаде-мореходе. Там говорится о недоступном ущелье, в котором якобы обнаружились целые россыпи. Чтоб добыть алмазы, люди пошли на хитрость. Они швыряли в ущелье жирные куски мяса. Орлы начали слетаться в ущелье за легкой добычей и тащили ее в гнезда. Птиц били влет, и алмазы, прилепившиеся к жирному мясу, доставались людям.

Потом эту же легенду приписали Александру Македонскому и его воинам, которые дошли до Индии. Ведь Индия самая древняя страна, где добывали алмазы. Африканские коренные месторождения открыли лишь в середине прошлого века…»

— Какое мне дело до Синдбада-морехода, сказок «Тысячи и одной ночи», Александра Македонского, африканских месторождений… — Попов едва шевелил непослушными губами. — Снова идти к Ашоту, будь он проклят!..

Сашка почувствовал, что его корчит неведомая сила.

И он заплакал…

Упав на прибрежные камни, он колотил по ним кулаками, не ощущая боли. Потом долго тихохонько, утробно скулил, не отирая бегущих слез. Рыдания сдавили глотку, сковали грудь. Ему хотелось орать от злосчастья, но он не мог.

Вдруг Сашка сел, в глубоком отчаянии прижал алмаз, зажатый в кулаке, к колотившемуся сердцу.

— Не отдам… — по-змеиному прошипел он, а потом взвизгнул: — Нет! Нет! Не отдам! Мой! Он — мой!

«Что ж ты сделаешь с ним?» — посмеиваясь, будто зашептал ему на ухо Ашот. Это послышалось так явственно, что Попов сжался в комок и огляделся. Около — никого.

— Продам… — утирая тыльной стороной ладони затекшие губы, сказал Сашка. — В отпуск поеду и продам. Неужели охотников не найдется? Найдутся. Есть охотники…

Какие-то страшные рожи замельтешили в воображении Попова. Герои десятков детективных фильмов и книг предстали перед ним. Будто страшный листопад закружился перед его мысленным взором. Каждый тянул руки к алмазу, прижатому к бешено стучащему Сашкиному сердцу. Рожи ухмылялись, грозили и, словно экран, сознание Сашки заслонило дуло пистолета. «Давай! Давай!» — раскатами стенал чей-то жуткий голос в звенящей пустоте.

От такого «видения» Попов как бы очнулся.

— Тьфу ты, черт! — сказал он вслух. — Чего это я? Сбрендил?

Сашка огляделся, словно утверждая себя вот здесь, на берегу реки, переполненной темной водой. Он отер рукавом заплаканное лицо и подивился своим слезам. Но когда он разжал кулак и поглядел на крупную, чуть желтоватую и в то же время прозрачнейшую каплю, им овладела паника. Сашка и подумать не мог о том, чтоб сдать алмаз. Это даже в воображении было свыше его сил. Однако он понимал и другое: попытка одному, в одиночку, реализовать сокровище чревата самыми неожиданными и, может быть, трагическими оборотами.

«У меня же есть друг, — подумал Попов. — Ну, одно дело алмаз, найденный в карьере. Но тут-то не карьер! Само собой, что Малинка объяснял: и подобная находка принадлежит государству. Даже статья в УК есть… 97. Сколько старший лейтенант ни старался втемяшить: мол, преступление, преступление… но наказание-то за него — лишение свободы на срок до шести месяцев… Общественное порицание.

Есть смысл рисковать. Хорошо, что Малинка провел лекции по правовому воспитанию. По крайней мере знаешь, что к чему. Правда, существует еще статья 167. Но о ней лучше не думать…»

Размышляя, Попов окончательно вроде бы оправился от потрясения. Достав мятый платок, он завязал алмаз в узелок и положил в карман. Однако чем больше он думал о том, чтобы привлечь к делу Трофима, тем меньше верил в его согласие. Но надо было решаться, решаться сейчас, пока они здесь, а не в поселке…

В конце-то концов, как бы то ни было, Сашка не украл алмаз, нашел его совершенно, ну совершенно случайно! И считать преступлением, если он распорядится находкой, как ему вздумается, — нелепость!

Подняв валявшихся у воды копалят, Попов не спеша отправился к избушке, у которой его ждал Трофим. По пути он остановился, достал спичечный коробок, высыпал спички. Потом отрезал от платка узелок с алмазом, положил драгоценность в коробок, а его сунул во внутренний карман и зашпилил булавкой, которую, по солдатской привычке, вместе с иголкой и ниткой носил за подкладкой ватника.

7

Попов подошел неслышно, и когда Трофим почувствовал его присутствие и обернулся, то неожиданно увидел как бы незнакомца. Черты Сашкиного лица, обычно добродушные, мягкие, заострились, вроде подсохли. Даже щелочки глаз, опушенные белесыми ресницами, оказались вдруг широко распахнутыми, напряженно всматривающимися. Именно взгляд, пожалуй, и изменил до неузнаваемости облик друга.

— Ты, Саш, чего? Чудище какое увидел?

Попов прокашлялся.

— Разговор есть. — И он бросил к костру копалят.

— Ну…

— Пойдем в дом.

— Боишься, медведь подслушает?

— Лучше в доме поговорить…

Совершенно не понимая Сашку, Лазарев в то же время ощутил внутренний сбой в душе друга, но лишь отмахнулся. На всякий Сашкин чих не наздравствуешься. Однако ясно было: Попов начал глядеть на мир по-иному, еще не понятно, как и почему, по по-иному. Подобного не скроешь. Желая разгадать тайну перемены, Трофим поднялся с чурбана, на котором сидел у костра.

В полутьме, едва подсвеченной крохотным окошком, они сели по разные стороны стола, помолчали. Наконец Трофим не выдержал:

— В гляделки играть будем?

— Наплевать, — невпопад сказал Сашка.

— Давай плевать.

— Ты мне друг?

— Как и ты мне.

— Я очень серьезно.

— Я тоже.

— Тебе можно верить и доверять? — пристально вглядываясь в глаза Трофима, спросил Попов.

Очень странно выглядел Сашка. Перед Трофимом был вроде бы и не Попов: чужой человек. Тревога нарастала в душе Лазарева, и в то же время ему хотелось посмеяться над своими «предчувствиями»: «Вот глупость. Это ж Сашка. На то он и Лисий хвост, чтоб номера откалывать!»

— Как я тебе, — сдержанно ответил Трофим, а сердце его забилось непривычно ощутимо и неровно. — Как я тебе верю.

— Ты помнишь, я спас тебе жизнь? — сказал Попов. — Помнишь, на маневрах?

— Да, — ответил Лазарев, но вопрос ему не понравился.

Попов, продолжая глядеть на Трофима, расстегнул ватник, долго копался, отшпиливая булавку; укололся, пошипел, пососал палец, сплюнул; залез во внутренний карман и, достав спичечный коробок, с маху, будто костяшкой домино, шлепнул им о столешницу: