Евгений Гущин - Записки серфера. Выше волн Улувату Страница 2

– Terima kasih3.

– Учись, пока не сезон. Пока не пришли большие волны.

– Насколько большие?

Балиец почесал затылок.

– Когда как. Иногда приходят правда большие. Такие, что даже я не иду. И тогда на лайнапе всего пара человек. Приезжают профессионалы.

– Эдуардо сказал, что в сезон я тоже смогу здесь кататься.

Маде тихо засмеялся.

– Эдуардо много чего скажет. Вообще, разные дни бывают. Но учатся нормальные люди в Куте. Там пена и начинать легко.

– Он сказал, что пена ― это ерунда, и на полутораметровых волнах тоже можно учиться.

– Это зависит только от тебя, Андрес, ― сказал Маде и улыбнулся.

– Ладно. Я пошёл.

– Давай, удачи. Я посмотрю на тебя, ― сказал Маде. ― Помни, большая волна не приходит одна.

Я взял восьмифутовый лонгборд и по деревянной лестнице спустился на песок. Большую и тяжёлую доску неудобно было нести. Толстый, с закруглённым носом лонгборд не имел ничего общего с теми короткими и лёгкими остроносыми досками, что стояли в бамбуковой пристройке на вилле Эдуардо.

С первых дней тот обучал меня всему, что необходимо знать. Рассказывал, чем отличаются друг от друга доски из эпоксидной смолы и стекловолокна, как правильно выбирать себе лиш4; и о том, как помимо размера волн для серфинга ключевую роль играет направление ветра. Оффшор дует с острова в океан, навстречу волнам, и придает им правильную форму ― в отличие от оншора, дующего из океана на берег в спину волнам, и разрушающего их раньше времени. Есть ещё кроссшор ― боковой ветер. Я узнал: поверхность воды, гладкая, как стекло, называется glassy, и она лучше для катания, чем поверхность неспокойная ― choppy. Эдуардо научил меня читать прогноз свелла в интернете и объяснил, что кататься нужно только в прилив, потому что в отлив становится слишком мелко. На Балангане и на большинстве пляжей Букита ― риф на дне, на нём можно оставить свою кожу.

Грести было уже не так сложно, как в первый день. Я больше не походил на человека, минут пять назад потерпевшего кораблекрушение и старающегося уцелеть, перекатываясь по морским валам на куске дерева. Дыхание было ровным, а мышцы только разогревались.

Передо мной выросла волна. Когда гребень стал закрываться, я перевернулся доской кверху, как учил Эдуардо, и через мгновение доска под напором волны сильно врезала мне по лицу. Я почувствовал резкую боль, солёную воду в глотке, меня закружило и протащило назад.

Пришлось справиться с несколькими волнами, прежде чем я добрался до лайнапа.

– Эге, друг, да у тебя нос разбит! ― сказал мне сидящий неподалеку серфер. ― Ты сейчас всех акул здесь соберёшь.

Я потрогал нос и увидел на руках кровь.

– Но тут нет акул.

– Ты прав. ― По выговору я понял: он австралиец. ― Хотя в том году я видел один раз… Пошли мы кататься на Балиане с одним местным, утро было раннее, гребём на лайнап ― вокруг никого. И тут этот чёрт ка-ак заорёт!

Австралиец издал вопль и замахал руками.

– Что с тобой? ― говорю ему. А он тычет куда-то в сторону. Я смотрю ― в десяти метрах от нас акулий плавник круги нарезает. И вправду неприятный сюрприз, думаю. Но чего орать-то?

– И что в таком случае делать? ― спросил я, невольно оглядываясь по сторонам.

– Да что делать, что делать… Обрубки свои на доску забрось и сиди тихо, не двигайся. А если будешь руками-ногами болтать, внимание акулы привлечёшь: акула на тебя, сидящего на доске, смотрит снизу и думает, что ты тюлень какой-нибудь. Хотя тот балиец и вправду был тюлень.

– И что в итоге?

– Ну, он забросил на доску руки и ноги, как я. Акула покружила-покружила и уплыла себе. Спокойнее надо быть в таких ситуациях.

Под нами проплыла большая стая полосатых оранжевых рыб.

– Каково это ― родиться в раю для серфинга? ― спросил я.

– Это ты про Австралию? ― он призадумался. ― Сидишь, бывало, на уроке в школе и глядишь на океан за окном. Учитель объясняет тебе теорему, а ты думаешь: «Волны футов пять, ветер оффшорный. На геометрию сегодня придётся не идти».

Мы оба засмеялись.

– Сам я из места под названием Wedge Island, это неподалеку от Перта, западное побережье Австралии, ― продолжил он. ― Вот у нас там акул полно. Эти твари достигают пяти метров. Как огромная зубастая машина, представляешь? Такая может разорвать человека надвое одним укусом.

– И защиты от них никакой?

– Да придумали вроде какие-то гидрокостюмы в чёрно-белую полоску. Акула такой окрас принимает за признак ядовитости ― и вроде как нападать не должна. На себе не проверял, ― он улыбнулся. ― Волны? Да волны у нас самые разные есть. И народу на лайнапах ― не протолкнёшься. Самые опасные волны? Да много опасных. Но вот из тех, на которых я катался… Я ведь одно время профессионалом был, у меня спонсоры были. Да, это очень сложно ― быть профессионалом в Австралии. Конкуренция сумасшедшая, постоянно соревнования, и если ты не выигрываешь, то контракт с тобой разрывают. Но у меня вышло иначе. Однажды так тряхануло о риф, что я сломал спину.

Австралиец повернулся. Поперек коричневой от загара мускулистой спины виднелись длинные шрамы, напоминающие следы когтей.

– Семь месяцев был прикован к койке, но в итоге всё закончилось благополучно. Через год опять ловил волну. Но спонсоров у меня больше не было.

Он сидел на доске, щурился в отблесках солнца, а выгоревшие волосы ветер то и дело бросал на его загорелое лицо с белыми от цинка5 щеками и носом.

– Поэтому мой тебе совет: когда входишь в океан, помни простую вещь: ты входишь в чуждый человеку мир, ― продолжил австралиец после недолгого молчания. ― Его можно любить или ненавидеть, но не уважать нельзя. Он не прощает глупости.

Загорелый, состоящий из одних мускулов, он походил на представителя вымершей расы.

– Не страшно было кататься после?

– Страшно было не кататься.

Мы сделали несколько гребков в океан и снова сели на доски.

– Что-то мы засиделись, ― он улыбнулся и лёг на доску. ― Смотри, моя волна!

Я увидел волну в полтора метра. Преодолев её и обернувшись, я разглядел за ней белобрысую макушку австралийца.

Главным неприятным открытием первых недель было то, что ловить волны с помощью чужого толчка и самому ― совсем разные вещи. С помощью Эдуардо удавалось ловить каждую волну. Но с того дня, когда я впервые взял в аренду лонгборд и пошёл кататься один, волны уходили от меня, хотя я выбивался из сил.

Прошло несколько часов, прежде чем удача улыбнулась мне. Уже начался отлив, колени и руки стали бордовыми от солнца. Я обернулся и увидел, что в нескольких метрах позади плавно поднимается небольшая стенка воды. Тёмно-синяя, в половину человеческого роста, волна стремительно приближалась.

Я лег на доску и стал делать сильные гребки. Руки уже не напоминали вёсла, которыми барахтает по воде неумелый гребец. Первый гребок. Ладонь с плотно прижатыми друг к другу пальцами разрезала тёплую воду. Второй, третий, четвёртый… Мне показалось, что я почти не сдвинулся с места. Пятый, шестой, седьмой гребок… Я не видел, что происходит позади. Я только почувствовал, как волна подхватила меня, оттолкнулся и вскочил на согнутые ноги. Доска понесла меня вперёд, разрезая морскую гладь, а белые брызги веером поднимались в воздух. Не было больше времени, было только сейчас: не было больше и меня отдельно от океана, мы стали единым движущимся целым. Я скользил долго и рухнул в воду уже ближе к пляжу.

На Балангане

Выйдя из океана, я прошёл по горячему песку и по деревянной лестнице поднялся в варунг Маде. Я ставил доску в отделение бамбукового стенда для серфбордов, когда за одним из столиков увидел Эдуардо. Он обедал с каким-то серфером.

– Андрес! ― позвал он, и на заросшем густой бородой, коричневом от загара лице появилась белозубая улыбка. ― Садись к нам!

Смуглый, крепкого телосложения и невысокого роста, он был в выцветшей от солнца футболке и шортах. Из-под футболки на руках и шее вылезали татуировки. Он и его сосед ели рис с курицей и овощами, я заказал то же самое.

– Это – Андрес, Альберто. Тот самый парень, который летел на Остров впервые и понятия не имел толком, куда направится из аэропорта, ― сказал Эдуардо, откусывая от куриного яйца ― тёмного, поскольку сваренные яйца местные хранят в котлах с каким-то особым соусом. Говорил он по-английски, но с сильным испанским акцентом, бегло и невнятно. Своими энергичными движениями Эдуардо напоминал подростка, но седые пряди в чёрных волосах выдавали его возраст ― лет под сорок. ― Это Альберто, мой друг и бизнес-партнёр.

– Очень приятно, – сказал Альберто, пожимая руку. – Кто однажды плавал в океане, уже не захочет купаться в море, да?

Он был высокого роста, что для испанцев нехарактерно, широкоплечий, с длинными волосами, которые выгорели на солнце и стали совсем светлыми. ― Значит, прилетел на Бали один? Надолго, нет?