Андрей Цаплиенко - Империя Четырех Сторон Страница 2

– «I’m back in USSR!» – напел Вадим «битловскую» мелодию.

– Конечно, старик, это был полный Эс-Эс-Эс-Эр, только в доколумбовом исполнении! – рассмеялся Норман. Он хорошо знал уклад жизни в Союзе, где получил диплом историка. И где, собственно, познакомился с Вадимом.

– Это был настоящий военный коммунизм, – продолжал Норман. – Любая открытая торговля – под запретом. Разные классы общества носили строго предписанную их сословию форму одежды. Все и вся подчинялось регламенту. День делился на три части: восемь часов на сон, восемь часов на отдых, восемь – на работу. Каждая община делила все произведенные материальные блага тоже на три части: одна отдавалась Великому Инке, то есть государству, вторая – предназначалась Инти, Солнцу, и ею распоряжалось мощное сообщество жрецов, третья часть оставалась в общине. Но в действительности все вокруг – включая землю и людей, на ней живущих, – было собственностью государства. А значит, одного человека по имени Атауальпа.

– Ты знаешь, – сказал Норман, – в Империи Тавантинсуйу был популярен лозунг «Все на благо человека!» Так вот, одного простолюдина казнили, когда он сказал, что знает этого человека.

Вадим рассмеялся.

– Я этот анекдот помню еще со школы. Только он не про вашего Императора, а про нашого. Генсека.

Паниагуа засмеялся вслед за Вадимом и продолжил описывать историю взаимоотношений Франсиско Писарро и Великого Инки. Предводитель конкисты решил не жадничать и, получив выкуп, правителя инков так и не отпустил.

– Так что Франсиско Писарро спас свободный мир еще до того, как этот мир появился, – так Норман подвел итог деятельности конкистадора.

– Свобода, построенная на обмане, – задумчиво проворчал Вадим.

– Что поделаешь? В истории иногда даже преступления могут положительно повлиять на прогресс.

Норман считал, что свобода – это единственный двигатель прогресса. И за нее надо платить. Свобода предпринимательства, воплощенная в официанте, не замедлила напомнить о себе счетом за ужин.

– Ого, – удивился Норман, взглянув на цифру в графе «Total». – Какие, кстати, нынче цены у вас в Киеве?

– Не меньше, чем здесь, – нахмурился Вадим, когда увидел счет. – При инках, ты говоришь, все было бесплатно?

– У каждого явления есть свои негативные и позитивные стороны, – философски прокомментировал ироничное замечание друга Норман. – Кроме того, наши траты будут еще процентов на десять больше. Надо оставить официанту на чай.

Друзья вышли из ресторанчика и взяли такси. Машина сначала подъехала к отелю, где остановился Вадим. После этого Норман попросил подвезти его на третье городское кольцо. Профессор арендовал здесь небольшое фотоателье, где подрабатывал, делая свадебные портреты: академическая зарплата в Боливии, как, впрочем, и повсеместно, радовала только тем, что выдавалась день в день. Профессор поднял жалюзи на входе, зашел в ателье и сразу направился к стеллажам, где лежали старые фотографии, одна из которых его очень интересовала. Особенно сейчас, после разговора о древних империях.

Он взял пожелтевший, с явной тенденцией к сворачиванию, лист глянца и уселся на изрядно потертый диван, на котором в дневное время обычно ожидали своей очереди клиенты фотоателье. Норман еще раз поглядел на снимок и подумал, что мощности его очков не хватит, чтобы рассмотреть детали на снимке. А ведь именно детали его больше всего заинтересовали на этой фотографии, когда он случайно наткнулся на нее в университетской библиотеке. Сообразив, что она, по сути, бесценна, профессор не удержался и выдернул снимок из толстого альбома. На обратной стороне, содрав ногтем засохший клей, он обнаружил надпись, сделанную чернилами:

«Дверь, которую закрыл строитель, защищает солдат. А откроет ее заблудший путник».

Норман уже давно ломал голову над тем, связана ли фраза с изображением на фото, и пришел к выводу, что связи здесь нет. Прямой, во всяком случае.

Он бросил фото на пузатый лопающийся дерматин и, кряхтя, рывком поднял свое тело из сидячего положения в вертикальное.

Его рука потянулась к увесистой книге, на корешке которой можно было прочесть название «Los Comentarios Reales de los Incas». Он пролистал несколько страниц этого фолианта, нашел нужное место и, прищурив свои индейские глаза, отчего они стали узкими, как щелочки, стал вчитываться в строки, написанные на староиспанском языке.

– Неужели Гарсиласо де ла Вега не соврал? – удивился вслух Норман, и, похоже, этот возглас удивления он адресовал самому себе.

А это человек, который, имея под началом менее двух сотен авантюристов, сумел разрушить Империю Тавантинсуйу. Франсиско Писарро-и-Гонсалес сам не знал точной даты своего рождения – то ли 1475 год, то ли 1476, – а вот погиб он от меча своих алчных соратников в 1541 году, в городе Лима, который сам же и основал

Историк-фотограф подошел к стеллажу и привычным движением стянул с него увеличительное стекло в пластиковой оправе. Потом развернулся и двинулся назад к ветхой громадине дивана, но внезапно изменил траекторию и задержался возле невысокой стеклянной конструкции, на которой стояла початая бутылка виски. Профессор схватил виски и снова вернулся к дивану, сидя на котором так приятно рассматривать фотографии древностей, особенно, если никуда не спешить и периодически баловать свои чувства терпкой вкусовой гаммой, которую можно создать только при помощи виски. Норман любил скромное сибаритство одиночества. В предвкушении удовольствия он посмотрел на диван. Последнее, что он успел осознать, это то, что старой, покоробленной фотографии на диване нет.

Два. Комиссар полиции

На следующий день Вадима разыскал полицейский и попросил немедленно приехать в комиссариат национальной полиции.

– В связи с чем? – спросил Вадим.

– Не знаю точно, – промямлил молодой полицейский. – Я, сеньор, всего лишь посыльный. Но говорят, дело об исчезновении человека.

Вадим пожал плечами и отправился в комиссариат на своей машине.

– Круто! – только и сказал посыльный, увидев странный оранжевый агрегат, в котором с трудом могли разместиться двое. В машине с первого взгляда чувствовалась мощь и уверенность.

– Поедете в этой? – спросил Вадим. Полицейский кивнул. Он отметил про себя, что металлические дуги безопасности и обилие приборов при внутреннем аскетизме кабины говорят о том, что Вадим катается на отличном спортивном болиде, стоимость которого исчислялась в невероятных цифрах. Но машина гонщику не принадлежала. Здесь, в боливийской сельве, можно было прекрасно подготовиться к самой главной гонке планеты. Именно для этого Вадим приехал сюда. А дружище Норман заранее помог ему арендовать самый лучший спортивный внедорожник в Санта-Крус.

Прошло еще немного времени, пока Вадим осознал, что его подозревают в причастности к похищению человека. И этим человеком был профессор Норман Паниагуа. Он так и не вернулся домой, и утром растрепанная жена сначала появилась в фотоателье, чтобы проверить наличие мужа там, где он обычно в одиночестве хлестал виски, затем, не обнаружив его в ателье, она принялась звонить на мобильный телефон Вадиму. Она знала, что Норман собирается ужинать с другом неподалеку от гостиницы, в которой тот остановился. Но телефон Вадима был отключен, и женщина заявила в полицию. То, что Норман все же побывал в ателье, подсказывал предмет, лежавший на полу студии. Бутылка виски посередине влажного темного пятна, состоявшего, как точно определили полицейские, из того, что раньше находилось внутри стеклотары.

– А вы, собственно, что делаете в Боливии? – грозно спросил комиссар.

– Готовлюсь к гонкам, – ответил Вадим.

– Гонщик, стало быть, – подвел итог своим догадкам полицейский.

– Да, – кратко подтвердил Вадим.

Загорелые пальцы комиссара отстучали бодрый марш по столешнице. Разговор происходил в прокуренном кабинете. Судя по отсутствию компьютера и присутствию набитой окурками пепельницы, кабинет был дежурным помещением, предназначенным для быстрых допросов не слишком значительных персон. Важность персоны Вадима для следствия по исчезновению профессора истории комиссар не успел оценить и пригласил его сюда.

– А кем вам приходится Норман Паниагуа?

– Братом родным, – саркастически проговорил Вадим, вспомнив индейские черты лица историка, и тут же счел нужным добавить уточнение: – Шутка.

Взгляд комиссара не располагал к шуткам оппонентов. Полицейский чиновник смотрел на Вадима так, как будто это давалось ему невероятно тяжело. Из-под нависающих на самые зрачки век струилась энергия неприязни, и Вадим физически ощущал на себе ее смутную тяжесть.

«С персонажами при исполнении служебных обязанностей лучше не спорить», – взял себе гонщик за правило с тех пор, как однажды в аэропорту его сняли с рейса за вполне безобидный ответ: «Да, конечно» на вопрос девушки из службы авиационной безопасности, есть ли у пассажира с собой наркотики, оружие или взрывчатые вещества. Шутка о брате Нормане прозвучала забавно, но вслед за ней последовали бесконечные вопросы комиссара, точность и беспощадность которых подпитывали неприязнь к оппоненту и зловоние из пепельницы.