Аксён Хараев - Маджар. Киноповесть Страница 2

– Здравствуй мама, да, я вернулся, все хорошо. Порученное мне дело я с усердием выполнил, и благодарность большую заслужил. Посмотри, что я тебе привез.

Михаил начинает доставать из холщового мешка и выкладывать на стол разнообразные вещи: большой отрез ткани матери на платье, женские сапоги, колбасы разных сортов, каравай хлеба и другие продукты. Ему нравиться видеть, как от этого продуктового изобилия радостно блестят глаза матери.

– Господи, откуда все это? – замерев, едва шепчет мама и смахивает невольно навернувшиеся слезы.

– Это я за свой труд достойную оплату получил от Астраханского губернатора, еще и деньги хорошие остались. Теперь у нас с тобой все будет хорошо, – улыбается счастливый Михаил.

Михаил продолжает освобождать мешок и достает несколько апельсинов.

– Мама, помнишь, когда мне было лет шесть, на масленицу ты принесла мне апельсин и несколько орехов. Мы никогда не видели подобных заморских фруктов и ты, даже не попробовав, отдала весь апельсин мне. Эти все апельсины я принес для тебя, моя дорогая, теперь мы не будем нуждаться ни в чем.

Михаил нежно обнимает и целует свою маленькую, сгорбленную от непосильных трудов маму…

– Вставай, Михайло, приехали, – сквозь сон до него, наконец, пробился громкий глухой голос возницы.

Михаил с сожалением и большой неохотой открыл глаза и увидел перед собой кованые ворота резиденции Астраханского губернатора. Архип уже выложил вещи Михаила на брусчатку мостовой и, наскоро попрощавшись с ним, двинулся в обратную дорогу. Михаил огляделся. Уже поздняя ночь и кроме караульного у сторожевой будки не видно ни души. И только на втором этаже губернаторского дома виден в одном из окон приглушенный мерцающий свет.

В столь поздний час, при свете догорающих свечей все еще работал с документами Астраханский губернатор Василий Татищев, 56-летний седовласый мужчина с благородным сократовским лицом и изможденным телом. Сидя за большим дубовым столом под зеленым сукном он с головой погрузился в отчеты и донесения, поступившие за последние дни.

Раздался стук в дверь, вошел караульный.

– Господин губернатор, только что нарочными доставлены две секретные депеши. Изволите сейчас ознакомиться или до утра подождать?

– Кто послал? – устало спросил Татищев, поправляя теплый козий платок на больном плече.

– Одна от российского резидента при дворе персидского шахиншаха, а вторая – тайное донесение из калмыцких улусов – не смотря на поздний час, бодро докладывает караульный.

– Давай сюда. И вот что, братец, распорядись, чтобы заменили мне свечи и принесли горячего чая с сухарями, похоже, не спать мне нынче.

– Будет исполнено, Ваше Превосходительство.

Караульный неслышно вышел.

Татищев, тяжело вздохнув, непослушными от давнего недуга пальцами, с трудом вскрыл поступившие донесения и приступил к их изучению. В свете догорающих свечей видны его воспаленные от ежедневной напряженной работы умные усталые глаза. Из первого сообщения он узнал, что войска персидского Надир-шаха готовятся к войне с Россией и в ближайшее время готовы захватить Дагестан. Во втором, – доносилось, что в калмыцких улусах началась большая смута, вызванная тем, что ханша Джан, жена недавно умершего хана Дондук Омбо, собирает своих людей против Дондук-Даши, назначенного русской администрацией наместником Калмыцкого ханства, и хочет посадить на ханский трон своего старшего сына Рандула.

Губернатор в задумчивости нахмурил брови. Если все это подтвердится, то спокойствие на южных рубежах России, воцарившееся после заключенного три года назад мирного договора с Османской Портой, может закончиться. Да и Россия не готова сейчас к войне с Надир-шахом, имея в своем подбрюшье тлеющий конфликт в Калмыцком ханстве.

Возможно, планируя свое вторжение на Северный Кавказ, Надир-шах решил воспользоваться удобным моментом, зная, что в настоящее время необходимого войска при Астраханском гарнизоне не имеется. А калмыки, всегда бывшие грозной военной силой на стороне России, сейчас ослабли, разделенные из-за ханши Джан на два враждующих лагеря. Смогут ли они, в случае нападения войск Надир-шаха, вместе с имеющимся астраханским войском остановить неприятеля, это большой вопрос.

Тревожные раздумья Татищева прервал стук в дверь и вошедший караульный.

– Господин губернатор, к вам некий ученик Некрасов из Санкт-Петербурга пожаловал. Изволите принять?

Татищев нехотя отвлекся от своих мыслей, с трудом припоминая, по какому делу прибыл гость.

– Проси, – приказал губернатор.

В кабинет быстрым шагом вошел Михаил Некрасов. По-военному браво и по-мальчишески задиристо, он громко обратился к Татищеву:

– Господин губернатор, разрешите представиться – живописный ученик Рисовальной палаты Михаил Некрасов, прибыл из Санкт-Петербурга из Академии наук в Ваше полное распоряжение. Желаю получить к исполнению предписанное мне задание.

Татищев не спеша отложил в сторону полученные депеши. Тяжело встав из-за стола, медленно подошел к Некрасову. Он некоторое время, молча и как бы оценивая, внимательно оглядывал его с ног до головы, затем строго спросил:

– Почему опоздал с прибытием? Насколько помню, ты должен был явиться еще три дня назад.

Некрасов, не ожидавший выговора за опоздание, заробел и попытался оправдаться.

– Виноват, Ваше Превосходительство, заминка в дороге вышла. Но, ежели для вас какую работу по художественной части срочно изготовить надобно, то вы не сомневайтесь, я день и ночь работать буду и в срок обязательно управлюсь.

Татищев с недовольством прервал Некрасова.

– Ты, Некрасов, раньше времени ничего и никому не обещай. Дело в том, что задание тебе будет не здесь, не в Астрахани. А выехать тебе предстоит в район Пятигорья, где на реке Кума имеются развалины древнего города Маджар. Для Академии наук надобно с усердием зарисовать древние здания и все достойные внимания вещи, какие будут там обнаружены, в самой их натуре. Путь в Маджар не простой. Придется ехать по землям калмыцкого наместника Дондук-Даши и кабардинского князя Магомеда Атажукина. И хотя с калмыками и кабардинцами мы давно уже живем в мире и согласии, сейчас в тех краях неспокойно. Поэтому хотел отправить тебя в обозе с нашим воинским отрядом, который три дня назад выступил на смену отряда, что сейчас на Крымской оборонной линии располагается, и по пути доставил бы тебя в Маджар. Теперь же, коль опоздал, поедешь сам, без охраны. А в подручные к тебе будет приставлен кондуктор инженерного корпуса Андрей Голохвостов, он произведет картографию города Маджар на пять верст вокруг. Да и вдвоем вам в пути веселее будет.

Михаил явно не ожидал такого поворота событий и сделал попытку отказаться. Опустив глаза, он жалобно попросил:

– Господин губернатор, покорнейше прошу Вас уволить меня от задания. Я здоровьем в дороге дюже ослаб, никогда не был на русских окраинах, тамошних обычаев не знаю, да и языкам инородным не обучен. Не справлюсь я или сгину в пути.

Татищев багровеет.

– Ты отказываешься от задания из-за боязни лишиться живота своего, так? И не стыдно тебе, отрок, такие слова молвить? В общем, так, слушай мой наказ. Поутру найдешь кондуктора Голохвостова, он тебя уже неделю как при губернской канцелярии дожидается, и собравшись, не мешкая, отправляйтесь в путь. Голохвостов в какую сторону ехать, знает. У него и охранная грамота за моей подписью для вашего оберега имеется, а также две справные лошади и провиант для вас, да подарки для калмыцкого наместника и кабардинского князя. Жду вас обратно через два месяца с обстоятельным докладом.

Внезапно губернатор подошел вплотную к Михаилу и посмотрел ему прямо в глаза.

– И запомни крепко-накрепко, ежели струсишь и с пути обманным путем ненароком решишь возвернуться, тогда не взыщи, накажу тебя по всей строгости. Уразумел? Али нет?

– Уразумел, Ваше Превосходительство – с угрюмой безысходностью промолвил Некрасов.

– Тогда ступай, до утра можешь переночевать в бане казенной, на полатях. Караульный тебе покажет – строго закончил разговор Татищев и вызвал караульного.

Наступил новый день. Через маленькое оконце в баню проникли ранние лучи солнца. На голых деревянных полатях тревожным сном спал Михаил. С третьими петухами он, наконец, с неохотой приоткрыл глаза и морщится спросонья: все его тело затекло и болит от долгого лежания на деревянных досках.

Немного размявшись, он зачерпнул старым прокопченным ковшом воду из стоящей у окна кадки и сделал несколько глубоких глотков. Вода отдавала тиной. Михаил, морщась, отплюнул прилипший к губам дубовый лист. Остатки воды из ковша плеснул себе на лицо. Умывшись таким образом, отер лицо рукавом рубахи и забрав мешок со своими инструментами, пошатываясь от голода и утренней слабости, вышел из бани.