Ирина Шевченко - Алмазное сердце Страница 2

Ему было около пятнадцати, когда родился я. То есть, если мне сейчас тридцать, Унго уже сорок пять. И всю мою жизнь он рядом. В детстве он водил меня в городской парк и на набережную. Родители отпускали, не тревожась — кто посмеет обидеть ребёнка, которого сопровождает такая «нянюшка»? Высокий, широкоплечий, устрашающе–чёрный. Чёрными были и толстогубое лицо с чуть приплюснутым носом, и глаза, и жёсткие курчавые волосы. Костюмы он тоже носил и до сих пор носит исключительно чёрные. И во всей этой черноте было лишь два светлых пятна: накрахмаленный воротничок рубашки и ослепительно–белоснежная улыбка.

Когда мне, как и всем юношам моего сословия, пришла пора поступить на королевскую службу, Унго отправился со мной в качестве денщика. Я дослужился до лейтенанта, а он научился ловко орудовать палашом и чистить пистолеты. Когда новые веянья в обществе заставили меня получать светское образование, тайлубиец три года прожил со мной в квартирке рядом с Агрейским Университетом, и теперь трудно сказать, кто же из нас защитил в итоге степень бакалавра земельного права: работы я сдавал вовремя, но не помню, чтобы писал их, а на лекции не опаздывал лишь потому, что Унго с вечера успевал найти меня в одном из ближайших трактиров или картёжных клубов и доставить домой, а с утра приводил в чувства с помощью стакана горькой, но действенной дряни, рецепт которой безуспешно пытались выведать у него все мои соученики.

Но главный его талант в том, что он может вернуть мне уверенность всего парой слов.

— Камень обязательно найдётся, — повторил он. — Я наведу справки, когда шумиха вокруг ограбления утихнет, но вам лучше побыть в стороне от этого. Отдохнуть, отвлечься. Вот, взгляните.

На подносе передо мной лежала гора вскрытых конвертов.

— Я распорядился, чтобы корреспонденцию пересылали на главный почтамт Велсинга. Это пришло ещё вчера, но я не хотел отвлекать вас перед… намеченным визитом.

Письма он предварительно просмотрел и разложил именно в том порядке, в котором мне хотелось бы их прочесть: внизу кипа стандартных посланий из всевозможных обществ и попечительств с просьбами посетить, поддержать и оказать, а на самом верху — письмо от отца. Я прочёл его с радостью и не один раз, прежде чем взяться за следующий конверт.

— Дома всё хорошо, — с улыбкой сообщил я тайлубийцу.

— Я рад, дэй Джед.

Далее шла гневная петиция от тётушки Мадлен. Старушка грозилась лишить меня наследства, если я не стану навещать её хотя бы раз в месяц. Не то, чтобы я жаждал стать обладателем скрипучего кресла–качалки и облезшей кошки, но проведать престарелую родственницу стоило. Сейчас она здорово сдала, но детские воспоминания о ней у меня сохранились самые тёплые.

— Унго, пошли в пансион Солайс письмо и чек на двадцать грассов больше обычной месячной платы за проживание. Пусть купят цветы и фрукты для тётушки и скажут, что я прислал. Съезжу к ней, когда всё утрясётся.

— Хорошо, дэй Джед.

Из следующего письма я узнал, что через три седмицы меня, скорее всего, свалит в постель пневмония, печёночные колики или ещё какой‑нибудь недуг: кузина Бернадетт напоминала об очередной годовщине своей свадьбы. Нет, я люблю Берни, и Ален, её муж, мне очень симпатичен. Но их дети! Сначала они в три голоса требуют меня «показать волчека», а когда я соглашаюсь (как можно отказать детям?), по часу не слазят со спины, мнут уши и дёргают за хвост. Обычному человеку не понять, какая это уязвимая часть тела — хвост. Поэтому однозначно — пневмония.

Как раз успею выздороветь ко дню рождения дяди Грегори. У него лучшие виноградники на юге Вестолии. А какие охотничьи угодья! Я отложил приглашение, чтобы Унго отметил этот визит в календаре, но тут же спохватился: камень, я должен искать камень. А вдруг случится чудо, и алмаз уже к концу месяца окажется в моих руках? Тогда я успею. Тогда… Эх, тогда я и Берни навещу, пожертвую хвостом. И остальных… Куда там ещё меня зовут?

Прочтя следующее послание, я, признаться, растерялся. Смотрины. Бывать на подобных мероприятиях мне ещё не приходилось.

— Ты что‑нибудь знаешь о князе Дманевском, Унго? — поинтересовался я.

— О Вилаше Дманевском, который в годы короля Эда получил земли на западном берегу Фритса, нашёл там руду и уголь, сколотил на этом состояние, а сейчас взялся выращивать лошадок для конницы её величества Элмы? Нет, не знаю, дэй Джед.

Значит, делец. Тогда удивляться не стоит.

— Князь Дманевский предлагает графу Гросерби часть угодий, угольный карьер и руку дочери. Мило, не правда ли? Мне казалось, это граф должен делать подобные предложения.

— Насколько я знаю, ар–дэй граф вообще не планировал жениться в ближайшее время. А князь из Селстии, у них так принято. И я считаю весьма похвальным, что отец заботится о судьбе единственной дочери.

— Единственной? Тогда это щедрое предложение.

А девица (если она ещё девица) наверняка уродлива, глупа или имеет какой‑нибудь изъян, о котором её супруг узнает только после свадьбы.

— Дэйни Лисанна — магесса, — просветил меня Унго.

Вот это уже забавно.

— О ней ты тоже ничего не знаешь?

— Совсем ничего. Кроме того, что, по слухам, она хороша собой, добра, почтительна, и совсем недавно закончила обучение в пансионе дэйны Алаиссы Муэ. Выпускницы данного заведения считаются лучшими целительницами в Вестолии.

Целительница? Как банально. Но для женщины умение подходящее. Правда, я слышал, что некоторые из этих дам используют свои таланты не только во благо ближних. Возможно, именно в этом подвох? Князь на выгодных условиях предлагает руку дочери знатному дэю, а через два месяца она уже вдова и наследница всего состояния покойного супруга. Полгода траура — и история повторяется. Лет за пять таким образом можно заполучить половину земель королевства, если, конечно, не размениваться на мелкопоместных дворянчиков.

— Вы плохо думаете о людях, дэй Джед, — покачал головой Унго, когда я поделился с ним измышлениями.

— Просто я слишком хорошо их знаю.

Но письмо я всё‑таки отложил. Если успею вернуть камень, то, может быть, посещу и приём князя Вилаша. Интересно же узнать, что представляют собой смотрины.

Двери в кабинет дэйны Алаиссы двойные. Когда она не хочет, чтобы беседа была услышана в приёмной, закрывает и внешние, и внутренние. Но сегодня был не тот случай. И говорила она громко наверняка специально. Для меня. Как будто я без этого не понимаю, как будто мне и так не стыдно…

— Речь не идёт о лечении рукоположением или о коррекции астрального поля, дэй Вилаш. Ваша дочь неспособна приготовить простейшее лекарство, имея перед собой рецепт и подробную инструкцию! Вместо целебных смесей у неё получается отрава.