Александр Адабашьян - Транссибирский экспресс Страница 2

— Прошу простить, — учтиво заметил Сугимори, сразу почувствовавший опять возникшую дистанцию, — но не кажется ли вам преждевременным обнародовать свои мысли до того, как Тайный совет выскажет мнение по этому вопросу?

— Меня об этом уже предупреждали, но это  м о и  мысли, — вежливо возразил Курода. — Я высказываю их от  с в о е г о  имени...

Он сделал паузу. Ему вдруг показалось, что силы покидают его. События последнего времени надломили волю, утомили сердце, и теперь он сидел, прислушиваясь к себе, словно забыв о том, что перед ним враги и нужно во что бы то ни стало собраться и довести начатое до конца.

Курода, верно, и сам не знал, сколько длилось это молчание, но когда он наконец сосредоточился, чтобы продолжить, то вновь увидел перед собой ничего не выражавшие лица.

— Итак, вы, господа военные, хотите войны, — устало сказал Курода. — Да, я знаю это... Мало того, я знаю, что существует группировка, доктрина которой — необходимость войны с Россией... — Он горько усмехнулся. — Я не против войны. Я согласен, что есть положения, когда война — единственный выход для спасения нации. Но сейчас, в данный момент, я считаю войну преждевременной. Россия после революции слаба, но и мы не набрали достаточно сил... Экономический кризис может поставить Японию на колени, а я не могу этого допустить. — Он развел руками и улыбнулся, словно извиняясь за сказанное.

Молчавший до сих пор карлик Хаяси чуть подался головой вперед и заговорил, виновато улыбаясь:

— Господин Курода, коммерция всегда политика, но политика не всегда только коммерция...

— Пусть так. Но я еду в Москву торговать, и это в данный момент есть политика. Причем единственно возможная. Мирная политика, надежная, долгая, гибкая. Только она может спасти Японию от катастрофы. Но нужно терпение. — Голос старика окреп, он как-то весь выпрямился, словно то, во что он верил, придавало ему силы, заставляя поверить и тех, с кем он говорил. — А у вас, у тех, кто толкает правительство к немедленным действиям, его нет. И сегодня, в день смерти моей дочери, перед лицом нашего императора я заявляю: Япония к войне не готова! — Курода встал и повторил твердо и торжественно: — Япония к войне  н е  г о т о в а!.. Тигр отличается от гиены тем, что он долго ждет, а прыгает один раз, наверняка!.. Терпение — оружие более грозное, чем самурайский меч...

Курода подошел к окну, долго смотрел куда-то вдаль, а потом тихо, словно самому себе, сказал:

— Япония — это жемчужина мира, а жемчужина должна медленно расти в своей раковине, заполняя ее собой, и когда раковина раскроется — мир ослепнет от сияния.

Гости заулыбались, а Сугимори проговорил:

— Красота последнего изречения позволяет мне думать, что вы, Курода-сан, закончили речь, взволновавшую нас до глубины души.

Курода отвернулся от окна:

— Да. — И он утвердительно опустил голову, словно не желая, чтобы присутствующие рассмотрели выражение его лица.

Гости встали. Точнее, встали трое. Хаяси пришлось спрыгнуть со своего стула. Но сделал он это не без изящества и с улыбкой обратился к хозяину дома:

— Когда вы собираетесь ехать, Курода-сан?

— Что? — не понял старик.

— Я спрашиваю, когда вы собираетесь ехать?

— Случившееся в моем доме горе несколько откладывает поездку. Но надеюсь через месяц быть уже в Москве...

Когда машины выехали на шоссе и помчались в сторону города, Хаяси, сидевший на специально сделанном для него сиденье из обтянутых кожей подушек, нажал на кнопку, и между водителем и задним салоном поднялось толстое стекло. Потом он нажал на другую, и боковое стекло плавно потонуло в дверце. Теплый ветер ворвался в машину. Хаяси потуже натянул шляпу и откинулся на спинку. Он был раздражен. Полковник Сугимори, сидевший рядом, чувствовал это и потому молчал.

Хаяси вынул из нагрудного кармана портсигар, достал сигарету, щелкнул зажигалкой, но ветер загасил ее.

— Старый глупец! — презрительно сказал Хаяси и швырнул в окно сигарету. — Он так и не понял, что смерть дочери — это последнее предупреждение...

— Мне кажется, Хаяси-сан, как раз это он понял прекрасно, — негромко сказал полковник. — Именно поэтому он нас позвал.

Хаяси ничего не ответил, смотрел в окно. Машины уже мчались токийскими пригородами. Потом он поднял боковое стекло, вновь щелкнул зажигалкой и закурил.

По тому, как спокойно Хаяси вынул портсигар, как вставил сигарету в мундштук, Сугимори понял: решение принято.

— Он очень плохо выглядит, — сказал Хаяси, и в голосе его уже не было ни раздражения, ни злости.

Он повернулся к полковнику и встретился с его серьезным, пристальным взглядом.

...Прошло чуть больше недели. Все это время господин Курода старался как можно меньше показываться на людях, ни с кем не встречался, и единственный, кто был ему не в тягость, — маленький внук, шестилетний Нарусэ, сын погибшей дочери. Дед рисовал мальчику картинки у себя в кабинете или читал ему в тени больших деревьев, а по вечерам, если не было дождя, они уходили гулять к озеру.

Так было и в этот вечер: они шли по песчаному берегу, в одной руке старик держал трость, в другой — портфель; последнее время он стал повсюду носить с собой портфель, и, когда мальчик принимался играть на песке, он присаживался в сторонке, вынимал из портфеля старые бумаги, письма, фотографии и разглядывал их; но теперь они шли не останавливаясь.

К вечеру посвежело. Старик одет был в длинное черное пальто, на голове — вязаная шапочка, какие носят рыбаки. Он шагал широко, хоть и медленно, а маленький внук семенил рядом.

— Моря кормили наших предков, но они же и разоряли их, — рассказывал Курода внуку. — Тайфуны уносили лодки, рвали сети...

Нарусэ слушал деда и, чтобы не отстать, держался за карман его пальто.

— Море защищало нас от набегов на наши острова, и долгое время про нас никто не знал.

— Так это же хорошо! — обрадовался мальчик.

— Хорошо, — ответил старик. — Но из-за этого мы поздно начали торговать, и на рынке мира места заняли другие.

— Тогда плохо, — сказал Нарусэ.

— Плохо, — согласился Курода.

Потом он рассказывал внуку про далекие времена; рассказывал, как их предки боролись против завоевателей, а мальчик слушал, не перебивал и только иногда переспрашивал какое-нибудь сложное название или имя.

Так они шли, беседовали, и маленький Нарусэ не знал, что это последние минуты, когда он видит деда живым, и старик Курода тоже не знал, что голова его покачивается в перекрестии оптического прицела.

Охота за ним шла уже четыре дня. Чтобы максимально упростить операцию, покушение решили совершить во время одной из дальних прогулок старика с внуком. Уже четыре дня в прибрежных кустах прятался человек со снайперской винтовкой, но, как назло, шли дожди, и Курода к озеру не приходил. Вот почему теперь человек с винтовкой, которую он аккуратно устроил на воткнутой в песок рогатине, терпеливо ждал. Он был уверен, что не промахнется, но выработанная привычка не торопиться с выстрелом брала верх.