Андрей Бильжо - Заметки пассажира. 24 вагона с комментариями и рисунками автора Страница 2

– Все, больше моря не будет, – грустно говорит знаток.

А потом очередь за такси на вокзале и гигантская Москва, которая стала после поездки на юг еще больше. И увеличилась маленькая квартира.

– Какой шоколадный мальчик!

Это про меня.

– Как вырос!

Это вечно и про всех. И папа ставит меня к дверному косяку и карандашом отмечает мой рост. И рядом с черточкой ставит число, месяц и год. Я ложусь спать, и мне снится море. Буду обязательно моряком. Обязательно! «Будущему моряку от старого моряка на День Рождения». Эту книжку «Салажонок» подписал мне хозяин съемной комнаты в Симеизе. Эта книжка стоит у меня на полке до сих пор.

От нее пахнет тем морем. Морем моего детства. Оно только мое.

Вагон 2. Южное направление

После многократных путешествий на юг с родителями – ура, мы едем в отпуск! – став студентом, я отправился туда уже один. Ведь уже взрослый. Я загрузился в знакомый с детства плацкартный вагон поезда Москва – Сухуми. Мама надавала кучу еды, а есть один я стеснялся. Как-то странно есть одному. Что я, действительно, сяду за стол, выложу жратву и буду наворачивать ее под взглядами остальных пассажиров? Да я и сейчас бы не смог, а тогда и подавно. Впрочем, и угощать я стеснялся, и с чужими есть стеснялся. Поэтому я поедал котлеты, как последний подлец, тайком, лежа на верхней полке. Есть-то хочется. Голод не тетка, а особенно для семнадцатилетнего созревающего организма. Так всю дорогу и пролежал и проел на верхней полке, глядя в окно, как в детстве. В Сухуми тоже было как-то одиноко. С девушками познакомиться не удалось, поэтому ничего не оставалось, как есть харчо в забегаловке у рынка. Лучшего харчо с тех пор я не ел. Еще я купался. И читал. Почему-то Золя. И много молчал. Жил я у знакомых моих родителей. Она была врач, он – экскурсовод. (Позже, во время известных военных событий, они чудом спаслись, бросив двухкомнатную квартиру с мебелью, коврами и хрусталем. А также с большой лоджией, на которой я спал. Интересно, ведь в этой квартире кто-то живет? И чувствует себя при этом спокойно. Непонятно, как это получается у людей…) Уехал я из Сухуми раньше намеченного, записав на рынке гибкие пластинки с песнями Высоцкого из кинофильма «Опасные гастроли». Пластинки были круглыми фотографиями с видом Сухуми. Это была какая-то грустная поездка.

А спустя года три я ехал в Адлер уже вдвоем. С женой. Сдали сессию – и вперед. В Адлере мы фарцевали жвачками в виде сигарет. Были они то ли югославскими, то ли венгерскими. Продавал я их раздатчицам в столовой, и на эти деньги мы жили. Жвачки нам доставали в московской гостинице «Белград», где, уйдя на пенсию, дежурным администратором по этажу подрабатывала моя мама. Не то чтобы это был великий бизнес, но на экскурсии в Гагры и на озеро Рица, а также на два-три похода в ресторан хватило.

Мы с женой поехали в Судак уже дипломированными специалистами. Сняли какой-то сарай со щелями, читали по вечерам вслух «Трех мушкетеров» и между главами зачали сына. Так что Дюма-отец – его крестный папа. Употребляемое нами белое сухое кислое вино, к счастью, не отразилось на его здоровье никак. Видно, пили его мы немного. А много и не получалось, так как от его употребления возникала дикая изжога. Вино это продавалось из квасных бочек, и его называли «косорыловка». Закусывали мы это вино мелкой рыбешкой. Мойвой. Ничего другого не было. Зато мойва эта, кстати, была везде. От севера до юга и от запада до востока нашей необъятной родины с реками, озерами, морями и океанами. Только мойва! Шаланды, полные кефали, Костя уже никуда не приводил. То ли старым стал, то ли кефаль кончилась. То ли шаланда у Кости прохудилась.

Сначала в Симферополь, а потом в Симеиз мы ехали в плацкартном вагоне уже втроем. Я, моя жена и 14-летний сын, зачатый, как было сказано чуть выше, в Судаке. Я как раз вернулся из Канн, откуда регулярно выезжал в Монако. Там, в Монако, меня не покидала мысль, что, мол, наш родной Крым не хуже. Вернулся на родину и решил сравнить. В Симеизе мы сняли сарайчик на горе. Вечно пьяная, большегрудая, толстая, в засаленном фартуке хозяйка насильно прижимала мою голову к своей груди и, гладя меня по лысине, приговаривала: «Розенбаум ты мой, Розенбаум». Потом она совсем разошлась и стала приходить ко мне с гитарой: «Давай выпьем и споем, Розенбаум». Через неделю такой жизни мы от нее съехали. Я узнал, что в детском туберкулезном санатории сдают места. Пошел к главному врачу на прием. Выяснилось, что мы заканчивали с ним один и тот же медицинский институт. Он сказал, что больных с открытой формой туберкулеза, то есть заразных, в санатории давно нет, и сдал нам огромную палату. Я бы сказал, зал. С выходом на террасу с колоннами. В греческом стиле. По-над морем. Режиссер Павел Лунгин, с которым я впоследствии познакомился, несколько лет назад снимал там свой фильм «Бедные родственники». Именно на этой колоннаде. Так что место знаменитое. И потому что я там жил, и потому что фильм там снимали.

Не нарушая сложившихся традиций, из Симеиза мы везли в Москву персики, сливы и абрикосы.

Монако оказалось все-таки лучше Крыма. Чище. Это была моя последняя поездка на юг в поезде. А самолетом я еще много раз летал туда.

Вагон 3. Продолжение следует

Я до сих пор не могу понять, как мои родители могли мне в пятнадцатилетнем возрасте разрешить работать в геологической партии, но мы часто не понимаем собственные поступки, а что уж тут говорить о поступках родителей? Понять не могу, но очень благодарен. Это ведь важнее. К платформе товарного состава крепилась грузовая машина с крытым брезентом кузовом. По-моему, ГАЗ-51. Впрочем, я в машинах, тем более в грузовых, ничего не понимал. В кузове лежали спальные мешки, палатки, кастрюли, баки для воды, какие-то ящики. В общем, геологический груз. Мне сказали, что я за него отвечаю.

А за машину отвечает ее водитель – Костя Перов, или просто Перо. Костя три года отсидел вместо службы в армии, а почетной обязанностью потом ему родина не разрешила воспользоваться. Да он и не очень хотел. Остальные члены партии НИЛЗАРУБЕЖГЕОЛОГИИ должны были прибыть на место назначения самолетом, а место назначения – город Чимкент – Казахская ССР. Аббревиатура НИЛ в сочетании с «зарубеж» и «геология» для меня звучала как название реки, да и сейчас звучит так же. На станции Москва-Cортировочная Перо не то чтобы выпил, а упился до состояния алкогольной комы. Милиционер, поднявшийся на нашу платформу, чтобы проверить груз и документы у сопровождающих, решение принял сразу: