Руслан Белов - Бег в золотом тумане Страница 2

Картинка третья.

*ЦУ Оператору: Очень крупным планом: глаз Саваттеича и дырки на носках соперника.

Однако промахивается! Бросает второй раз — опять осечка! В третий раз мечтает бросить, а боевик — то над головой и взрывается! Частьи тела висят на тополе и лежат на клумбе…

К форточке спальни прицепился глаз. Эдакое, недремлющее око… Тихо звучит музыка: Финал. Из той же оперы.

Парочка продолжает упражняться в позе номер 14 по Камасутре.

Конец.

*ЦУ — ценные указания.

Симочка искренне горевала по мужу, но время не река — вспять не повернёшь! Грустные воспоминания придали мне сил: Тоннель расширился, и я вывалился в точно такую же яму, только ничем не закрытую! Надо мной сияли звёзды, свежий воздух пьянил. Как же я здесь очутился? От кого бежал? От себя или от Веры?

2. — Восток — дело тонкое.

В институте Геологии, на кафедре аэрокосмических исследований появилась сотрудница — обаятельная, эрудированная, с элементами западного воспитания. Белоснежка — ни дать, ни взять! Чтобы произвести на неё впечатление, мы с Сашкой Свитневым не жалели сил. Во — первых: мы забросили свои диссертации. Во — вторых: мы предупреждали каждое её желание. В — третьих: два гнома ростом сто восемьдесят сантиметров с хвостиком влюбились!

Однако наши потуги совсем не трогали Верочку. Тогда мы решили удивить её: Открыв бутылку "Ройяля", мы мгновенно испили её содержимое до дна. Глаза у дамы буквально слетели с орбит, когда мы, занюхав выпитое замусоленным сухариком, начали искать по карманам деньги на вторую порцию огненной воды. Обнаружив сорок семь копеек, мы искренне расстроились, обнялись и запели: "Ой, мороз, мороз не морозь меня!"

Описываемые события происходили летом, мы с Шуриком были трезвы, как космонавты, потому — что на самом деле пили противную хлорированную воду из-под крана, но это не мешало нашему куражу.

Часто мы поили Верочку "эликсиром вечной молодости, приготовленным из колосков овса, выращенного на моём подоконнике, с использованием естественной органики". На самом деле — это был трижды женатый чай.

И, наконец, я подстригся! Мои обнажённые уши являли собою зрелище, имевшее успех у слабого пола. Однако, на этот раз " Акелла" промахнулся. Но мы со Свитневым не "сломались". Выдумки продолжали сыпаться из нас, словно мука из сита. Но в один прекрасный момент я понял: Тактику надо в корне менять!

Маска Арлекино была сброшена, вместо неё "появился несчастный Пьеро"…

Я выждал подходящий момент и поведал девушке о "трагедии, разыгравшейся, много лет назад, в нашей семье":

"Вернувшись из очередной экспедиции, мой папа занялся любовью с мамой. Через девять месяцев родились близнецы. Я и моя сестрёнка. Видимо нам с сестрой было тесно во чреве мамы, потому что мои уши оказались сросшимися с пятками сестры. Оказалось, что за год до нашего появления, папа искал и нашёл урановое месторождение. И, конечно же, получил "дозу"…

Но маме ничего не сказал, так как подписал соответствующую бумагу…

Верочка слушала меня, затаив дыхание! Из её прекрасных глаз текли слёзы! А я продолжал срывающимся от волнения голосом…

К какому бы медицинскому светилу не обращались, убитые горем родители, — от всех получали отказ! Мама слегла, отец запил! Тогда сосед по площадке дядя Вася — фронтовик, прошедший войну от звонка до звонка, потерявший правую руку при форсировании Эльбы, наточил трофейную бритву, изготовленную, по его словам на заводе Круппа в цехе ширпотреба, продезинфицировал её и своё нутро, перекрестился и, двумя уверенными взмахами левой руки отсёк мои уши от пяток сестры"!

На следующий день Сашка сказал мне, что почти поверил про уши и дядю Васю. А Белоснежка стала ласковой, словно мать Тереза. Я часто ловил её нежный взгляд, направленный на мои "лопухи" и тихонько млел. Мы начали встречаться. Наша идиллия закончилась бряцаньем цепей Гименея. Вскоре Вера подарила мне хорошенькую девочку Полину Руслановну. Мы были счастливы и беззаботны.

Шёл 1991 год. Наступило смутное время. Наш семейный бюджет стонал от перегрузок. Приходная часть стабильно стремилась к нулю, а расходную зашкаливало, и переломить ситуацию не представлялось возможным. В семье начались ссоры. Жена и тёща настаивали на прекращении моей научной деятельности, так как не видели в ней никакой перспективы. Они нашли для меня работу на рынке. Я позволил себе не согласиться с их предложением, собрал чемоданчик, попрощался с дочкой и ушёл.

Буквально через полгода мне крупно повезло. Я заключил десятимесячный контракт с частной геологической фирмой, исследующей геологический потенциал Ирана. Несколько дней спустя, я прилетел в Тегеран. Встретили меня так, словно я был родной племянник Саддама Хусейна. Мне, осколку развитого социализма, определили оплату в размере полторы тысячи баксов в неделю. Я был потрясён щедростью фирмы и готов был свернуть горы в буквальном смысле!

Прежде всего, меня познакомили с достопримечательностями столицы. Я восхищался красотой храмов и мечетей. Побывал у могилы аятоллы Хомейни. Его тело покоится на солдатском кладбище. Могила отличается от других роскошью и величием. Кладбище новое. На нём захоронены, погибшие за дело революции, молодые иранцы. История повторяется…

На следующий день, после знакомства с коллегами, я принялся изучать фотоснимки территории Ирана, сделанные с космического спутника Лансдат. Этот американский фоторобот сканирует территории стран. Заинтересованные фирмы и государства покупают информацию за приличные деньги. А такие товарищи, как я — разгадываем приобретённые ребусы. Местные геологи — эрудированные ребята. Я быстро освоился, и мы часами сидели за компьютером, ломая голову над загадками, преподносимыми матушкой природой. Я немного говорил по-английски и на фарси. Как — никак родился и вырос в Таджикистане. Иранцы хорошо говорили на двух — трёх языках. Их образованности я завидовал и старался быть с ними на "уровне".

Через неделю приехал ещё один специалист из Москвы — Сергей Егорович Удавкин.

Он уже работал здесь. Профессионал старой закваски. С тихим голосом и глазками — буравчиками. Я сразу окрестил его "Человеком в футляре". Но сильно ошибся! Это был футляр без человека! Мы с первого дня не понравились друг другу. Он не понимал, как это мне за столь короткое время удалось завоевать симпатию и уважение иранских коллег. Мою эмоциональность он воспринимал как нечто неприличное. Мой ритм жизни раздражал его настолько, что он неоднократно делал мне замечания. Но я помалкивал. Понимал, что наши ссоры лишь навредят общему делу. Однажды Сергей Егорыч в порыве неприязненности процитировал мне отрывочек из басни дедушки Крылова: