Андре Лори - Наследник Робинзона Страница 2

В его глазах кран Бабине являлся несравненно более важным произведением искусства, чем сам Аполлон Бельведерский, и такого рода мнение он высказывал совершенно открыто в присутствии своего отца, тем более, что таков уж был от природы склад его ума, а впоследствии и сам род избранной им карьеры, невольно приводивший его к такого рода взглядам на вещи. Это являлось, конечно, поводом к постоянной легкой пикировке, взаимным шуткам и тонким намекам на слабости друг друга между отцом и сыном. Господин Глоаген называл сына своего вандалом и янки, а Поль-Луи, в свою очередь, отплачивал ему тем, что уверял, будто его отец — бывший верховный жрец Изиды или этрусский горшечник, а, может быть, даже какой-нибудь халдейский древний маг, каким-то чудом попавший в наш век электричества и пара.

— Я счел бы себя несравненно более счастливым, если бы добавил какой-нибудь гвоздь или болт к станку Жакара, чем если бы создал своим резцом фризу Парфенона! — восклицал Поль-Луи.

— Я же лучше желал бы иметь право сказать, что моему резцу принадлежит кончик носа гладиатора, чем сказать, что изобрел все ваши дьявольские механизмы! — возражал на это господин Глоаген.

Затем оба они весело принимались хохотать, и этим оканчивалась обыкновенно каждая подобная пикировка между отцом и сыном, не оставляя о себе никакого следа.

По наружности своей Поль-Луи также мало походил на отца, как и по своим вкусам и склонностям. Это был высокий молодой человек, лет двадцати трех, с коротко остриженными густыми волосами, с прямым, открытым лицом и небольшой белокурой бородкой в виде подковы, что действительно придавало ему некоторое сходство с янки. Он только что блистательно сдал свои выпускные экзамены и получил диплом гражданского инженера.

От своего годичного пребывания в двадцатом линейном полку, незадолго до поступления в высшую школу художеств и промышленности, он сохранил строгую выдержку и регулярную методичность привычек, присущую солдату.

Несмотря на столь поразительный контраст, какой представляли собой эти два существа, они любили друг друга до обожания и каждую минуту готовы были пожертвовать своими вкусами и склонностями один ради другого. Так и в данный момент, — Поль-Луи всячески старался убедить своего отца ехать в Италию, между тем как господин Глоаген, подавляя в себе тайное желание уступить настояниям сына, ратовал за поездку в Англию.

— Избрав целью нашего путешествия Италию, мы можем проехать через Сен-Готард и осмотреть работы, которые там производятся! — заметил Поль-Луи.

— Неужели ты думаешь, что в Великобритании для меня не найдется ничего интересного? — возразил отец. — А древние римские станы, а древности Британского и Эдинбургского музеев? Да всего этого более чем достаточно, чтобы занять меня во время этого путешествия.

— Говорят также, что новая железнодорожная линия Специи (Spezia) чрезвычайно интересна! — снова заметил Поль-Луи.

Такого рода великодушное препирательство могло бы продолжаться еще долго, если бы камердинер их, Баптист, не решился повторить еще раз и значительно громче, чем прежде, ту же фразу:

— Письмо, сударь!.. Неизвестно откуда.

— Об этом не беспокойся, любезный… я сейчас это узнаю, — с приветливой улыбкой сказал господин Глоаген, и так как Баптист стоял, недоумевая, что ему делать, то господин его сделал ему знак, что он может уйти. Но, очевидно, непреодолимое любопытство овладело душой Баптиста, так как едва он успел скрыться за дверью, как почти тотчас же снова появился с другим подносом в руке и с особым усердием принялся собирать со стола посуду и убирать ее в буфет.

Тем временем господин Глоаген вскрыл письмо и пробежал его глазами.

— Калькутта, — воскликнул он, — черт возьми! Кто может мне писать оттуда? — пробормотал он вполголоса, затем продолжал вслух:

— Вот так новости!.. Полковник Робинзон, мой beaufrere, осмелился отдать Богу душу и назначить меня опекуном своих детей и в то же время своим душеприказчиком. Точно снег на голову!.. и на что это похоже? Человек, которого я ни разу в своей жизни не видел и от которого имел всего лишь одно письмо, целых тринадцать лет тому назад, в котором он уведомлял меня о смерти моей бедной сестры…

Поль-Луи смутно помнил, что одна из сестер, или, вернее, сводная сестра его отца, дочь его деда от другого брака, была замужем за английским офицером, служившим в Индии. Кроме того, он вспомнил, что слыхал когда-то и о том, что она скончалась там от холеры. Вот все, что он знал о них.

— Письмо это пишет solicitor, то есть, иначе говоря, тамошний ходатай по делам, или адвокат, словом, нечто в этом роде, — продолжал господин Глоаген. — Эти господа ничего не стесняются! Послушайте только, что он мне пишет:

«Калькутта 14 июля 1882 года.

Милостивый Государь! С душевным прискорбием имеем честь уведомить вас о том, что высокоуважаемый подполковник Жорж Плантагенет Крузо Робинзон, командор ордена Бани и кавалер Индийской Звезды, командир сто одиннадцатого Ее Королевского Величества Великобританского стрелкового полка, скончался восьмого числа текущего месяца на месте службы своей в Калькутте. В силу собственноручного завещания покойного, написанного девятнадцатого марта текущего года и хранящегося у нас, копия которого прилагается вам при сем, покойный назначает вас опекуном своих детей и в то же время одним из своих душеприказчиков.

В ожидании ваших распоряжений имеем честь заверить вас, милостивый государь, в полной нашей готовности служить вам.

«Сельби, Грахам и К°», Поверенные по делам.»

— Удивительно приятно, нечего сказать! — с видимым чувством досады и неудовольствия продолжал господин Глоаген. — Я, которому до глубины души противны всякие расчеты и денежные дела, вдруг ни с того ни с сего, вопреки всякому ожиданию, назначаюсь опекуном каких-то совершенно не известных мне детей в Индии… И уж, конечно, на мою бедную голову обрушивается при этом уйма всякого рода запутанных денежных дел по сохранению более или менее крупного состояния в рупиях и стерлингах, всякого рода ответственность, хлопоты и обязательства без числа… Такого рода казусы случаются только со мною!.. Но, может быть, с Божьей помощью мне еще как-нибудь удастся отделаться от этой непрошенной чести… Да, Да… я непременно постараюсь это сделать, постараюсь уклониться от этих обязанностей, хотя бы уже только . потому, что за дальностью расстояния и очевидной невозможностью быть настоящим добросовестным опекуном этих сирот, я не считаю себя вправе принять на себя эту тяжелую ответственность… А вот и само завещание!..