Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов) Страница 2

Глава II

Мальчишки дурачат Джима. — Шайка Тома Сойера. — Глубокомысленные планы.

Мы пошли, крадучись на цыпочках, по тропинке меж деревьев в самый конец сада, наклоняясь, чтобы не задевать головами за ветки. Проходя мимо кухни, я споткнулся о пень и нашумел. В тот же миг мы припали к земле и притаились. Долговязый негр Джим, принадлежавший мисс Уотсон, сидел на пороге кухни. Мы ясно могли его видеть, потому что позади горел огонь. Он поднялся и выставил голову, прислушиваясь.

— Кто там? — проговорил он.

Не дождавшись ответа, негр вышел на цыпочках и остановился как раз между нами. Прошло несколько минут — не раздалось ни звука, а мы все трое были так близко друг от друга. Вдруг у меня ужасно зачесалась щиколотка, но я удержался, боясь шевельнуться; потом зачесалось ухо, потом спина между лопатками. Ну, кажется, вот сейчас умру, если не почешусь! Это часто случается — я замечал уж не раз, — когда вы где-нибудь в гостях, или на похоронах, или стараетесь заснуть, когда у вас бессонница, — тут-то, как нарочно, и начнет у вас чесаться все тело. Немножко погодя Джим говорит:

— Эй, да кто вы такие, чего вам нужно? Разорви пес моих кошек, если я не слышал шороха. Так погодите ж, я знаю, что мне делать: сяду здесь и буду прислушиваться, пока опять не услышу чего-нибудь!..

Он сел наземь между мною и Томом, прислонился спиной к дереву, протянул ноги, так что одна из них почти касалась моей. У меня зачесался нос нестерпимо, до слез, но я все терпел, не шевелился. Вдруг зачесалось внутри носа, потом под носом — просто сил не хватало терпеть! Так продолжалось минут шесть-семь, а может, и гораздо больше, — у меня чесалось в одиннадцати разных местах, дольше выносить мочи не было, однако я стиснул зубы и крепился. Тут Джим засопел, и скоро раздался богатырский храп, тогда мне сразу полегчало.

Том тихонько свистнул, и мы поползли дальше на четвереньках. Отойдя на несколько шагов, Том шепнул мне, что недурно бы привязать Джима к дереву, так, ради шутки; но я отказался — еще проснется, подымет тревогу и тогда узнают, что меня нет дома. Том вспомнил, что у него остался крошечный огарок, — надо прокрасться в кухню и достать огарок побольше. Я стал его уговаривать и не пробовать: что, если Джим вдруг проснется?.. Но Том непременно хотел рискнуть, — вот мы и забрались в кухню, взяли целых три свечки и положили на стол пять центов в уплату. Мне до смерти хотелось поскорей выбраться вон, но Том вздумал непременно подкрасться к Джиму и сыграть с ним какую-нибудь шутку. Я ждал, как мне показалось, довольно-таки долго; кругом было по-прежнему тихо и безлюдно.

Как только Том вернулся, мы пошли с ним по тропинке вокруг садовой изгороди и скоро очутились на крутом холме позади дома. Том рассказал, что он снял с Джима шляпу и повесил ее на сучок Джим зашевелился, но не проснулся. Оказывается, на другой день Джим рассказывал всем, будто бы ведьмы сыграли с ним славную штуку: усыпили его и разъезжали на нем верхом по всему штату, затем бросили под дерево, а шляпу его повесили на сучок, — знай, дескать, кто над тобой пошутил! В другой раз Джим уверял, будто ведьмы таскали его до Нового Орлеана; словом, каждый раз он прибавлял что-нибудь новенькое, и в конце концов оказалось, что нечистая сила ездила на нем по всему свету, так что он замучился до смерти, и вся спина у него в ссадинах. Джим страшно этим важничал и смотрел свысока на других негров. Негры приходили за несколько миль слушать рассказ Джима; на него дивились во всем околотке. Чужие негры стояли, разинув рты, и глазели на него, как на диковинку. Черные вообще любят беседовать про ведьм, сидя у кухонного очага; но как только заходила речь о таких предметах, Джим всегда вмешивался и говорил: «Гм! что вы смыслите по части ведьм!» — и оттеснял рассказчика на задний план. Джим всегда носил пятицентовую монету на шнурочке вокруг шеи, говоря, что это талисман, который черт дал ему собственноручно, сказав, что этой монетой он может вылечить какую угодно болезнь и вызывать нечистую силу, когда ему вздумается, стоит только произнести какое-то словечко; но какое именно — Джим никогда не говорил. Все негры стекались бог весть откуда и отдавали Джиму все, что имели, только бы посмотреть на монетку; но никто к ней не прикасался: ведь она побывала в руках у самого дьявола! Джиму некогда было и работой заниматься, до того он чванился, что видал черта и возил на себе ведьм.

Взойдя на пригорок, мы с Томом оглянулись вниз на городок — вдали мерцали два-три огонька, должно быть, в домах, где были больные. Вверху, на небе, так чудно сияли звезды; а внизу расстилалась река, широкая, тихая, величавая. Мы сошли с холма и отыскали Джо Гарпера, Бена Роджерса и еще двух-трех парнишек, спрятавшихся на ночь в старом сарае. Мы отвязали чей-то ялик, проплыли по реке две с половиной мили и пристали к большому утесу крутого берега; там мы и высадились.

Забравшись в чащу кустарника, Том заставил всех поклясться, что они будут хранить тайну, и потом показал лазейку в самой густой заросли. Мы зажгли свечи и поползли в яму на четвереньках. Проползши около двухсот ярдов, мы заметили, что узкое ущелье расширяется в пещеру Том пробрался по нескольким коридорам и вдруг нырнул под стенку, где с первого взгляда нельзя было и подозревать отверстия. Мы поползли за ним и очутились в каморке: сырой, холодной, покрытой плесенью.

— Тут мы положим основание нашей разбойничьей шайке, — сказал Том, — и назовем ее шайкой Тома Сойера. Любой, кто хочет в ней участвовать, пускай принесет присягу и подпишет свое имя кровью.

Разумеется, все согласились. Том вынул из кармана листок бумаги, написал присягу и прочел ее нам. Каждый мальчик клялся быть верным своей шайке и не разбалтывать впредь никаких секретов; а если кто-нибудь посторонний обидит кого из членов шайки, то она должна убить обидчика и отомстить его семье, а тот, кому выпадет жребий быть убийцей, не должен ни есть, ни спать, покуда не погубит этого человека и не вырежет крест на его груди: это отличительный знак шайки. Никто посторонний, не принадлежащий к шайке, не смеет употреблять этого знака, иначе он будет преследуем, а если еще раз ослушается, то его убьют. Если же кто из членов шайки выдаст какую-нибудь тайну, то ему перережут горло, потом сожгут его труп и пепел развеют по ветру; а имя его будет вычеркнуто из списка кровью и о нем запрещено будет вспоминать: его предадут проклятию и забвению навеки.

Все пришли в восторг от этой клятвы и спрашивали Тома, неужели он все это сам выдумал? Он отвечал, что кое-что, действительно, сочинил сам, остальное же вычитал из разных книг о разбойниках и пиратах. У всякой порядочной шайки бывает такая клятва.