Жил-был Дед - Максим Фарбер Страница 2

Тогда он уходил в коровник и спал там. Под мерное мычание Бурёнки. Но в этом мычании тоже крылся второй смысл – тоска по утраченной родине, Мадриту и корриде, лихом, весёлом бугае по имени Ниньо… «Ах, какаая холка была у него!» Дед не понимал всего этого, но ему потом снились дурацкие сны. Как он был коровой, а Ниньо к нему клеился, например. И Дед не выдержал – из коровника тоже ушёл.

Теперь оставался только дом. Холодный, безлюдный… скучный! Дед понемногу приучился узнавать висевшее в коридоре без света трюмо, и беседовать с появлявшейся там «несвятою троицей». Левый, Правый и Серёдка – так он их прозвал. («Селёдка… Ха-х!»)

Однако не всё было так просто: одно из стёкол большого трюмо давно лопнуло посередине (горизонтально), так что Левый являлся не сам – у него был Верхний Заместитель. А может, это Нижний; Верхним был сам зеркальный Дед-двойник… «Разбираться, кто, я не буду», – давно решил полубезумный старикан. – «Как придёт в голову, так их и обзову!»

В любом случае, кой-какая забавность в этом была: говорить с самим собой, так, чтоб «Заместитель» не слышал… Целую интригу строить из ничего… Правый и Селёдка были, по Дедовским меркам, немного честнее. Прямолинейнее. Хотя, когда Дед спрашивал их, будут ли (после столетий грандиозного молчания!) какие-нибудь пенсионные выплаты, в ответ было всё то же молчание.

Потом он обнаружил, что не ошибся в главном своём прогнозе: фигуры из зазеркалья оказались… живыми. Селёдка с Правым стали уходить за край стекла, когда он приближался. Откровенно игнорировали его. Дед едва успевал заметить клочки седых висков в обоих стёклах. А Левый сидел, как сидел, и Заместитель был на месте – но потом исчезли и они. Появился мужчина помоложе, лопоухий, как птица, и худой. Вышел из глуби зеркала, ощупал трещину, надел форменный цилиндр (чёрный), изрёк что-то непонятное, типа «two beer or not two beer?» А потом достал из кармана ключ, отвернул (со своей стороны) какую-то тройную висячую щеколду и замкнул её на замок: «Зазеркалье закрыто, у нас тоже карантин. Пандемия-с».

Изредка Дед видел, как с той стороны стёкол, где мрак и пустота, а пыль из-за карантина сто лет не метена, прибегали дети. Совсем маленькие. Громко гукали, прыгали, танцуя в столбах всё той же пыли, как какой-нибудь буржуйский актёр (или актриса) в луче прожектора. Пытались перелезть через щеколду на подлокотник. Ну и, само собой, у них не получалось ничего. Дети «делали ручкой», улыбались и исчезали в нетях…

Потом, ещё через пол-месяца (если Дед правильно считал – а он, прямо скажем, разучился считать правильно; может, меньше, может, больше) приехала фура с роботами. Старший из них, похожий на бак из-под кваса, в котором вместо головы было вкручено три гайки, скомандовал: «Вира-а!» Злосчастное трюмо выволокли из семей и погрузили на машину.

– Встречи в онлайне, – прогудел квасогаечник, – в сети или в вирт-реальности, наш ИскИн считает нарушением режима карантина. Токмо если вы туда, в онлайн, за продуктами собрались… Либо пса гулять (хороший, кстати, Пёсик! Гы-гы-гы).

Дед, как водится, уразумел лишь предлог «в» и наречие «туда», но спорить не стал. Большому начальнику ИскИну (кто бы он там ни был) явно виднее.

И потянулись совсем уж одинокие дни. Снова замаячил призрак Бочки, о которой было Дед прекратил вспоминать. Долгое сидение на земле – холодной, гнилой и желвастой (ну, так змей выражался когда-то. Хоть и правильнее говорить «жилистой»)… короче, долгое сидение это никак Деду не помогало. Да и не мешало; но он всё-таки надеялся, что будут перемены. Пусть маленькие, а будут.

От нечего делать он стал смотреть на тучи. Клочковатые, рваные, образующие совсем жутких тварей (или – тупые, до ужаса широкие и «картошконосые» морды). Почему-то вдруг узрел, что это – увлекательное занятие. Стал давать им имена…

Подчас смотрел на провода, перерезавшие тучи. И на прилагающийся к ним, но редко вспыхивавший, прожектор. А потом уходил в нужник и доолго, предоолго занимался там серьёзнейшим из всех дел, какие только можно представить…

Мыслей при этом у него никаких не было. Представьте только: важные и нужные мысли – в сортире… Вот то-то же.

А потом, в один прекрасный день, из-под завалинки вышла Ряба, квохчущая, словно досыта наелась зерна или напилась воды (в последнее верилось больше: вода на хуторе ещё хоть какая-то, но был. С довольным видом, указывая на что-то позади себя.

Дед оглянулся на завалинку – и увидел: Ряба снесла яйцо. Большое, ярко-жёлтое. Оно светилось ярким, «нездешним» блеском.

«Золотое!» – понял дед. – «Мамочка моя, ну просто как в той старинной прибаутке!» Ряба ходила довольная. Подмигивала сквозь забор Кочету с соседней, почти развалившейся вдребезги, фермы. «Наш-то, наш-то, – каков?! Ко-ко-ко-ко…. А цыпа-то, цыпа золотой – он вам всем ещё покаажет, карантинщики прыщавые!»

Кочет явился днём. Приартачил за собою охапку цветов (на здешнем же пустыре и нарвал, ничего особенного. Но, как говорится – «Мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь»).

Ряба и Кочет в сапогах со шпорами являли дивную пару. Почти как звезда Голливуда из времён Дедкиной молодости – Ким Бэсинджер (да, именно так – через “дж”!) со своим верным Микки Рурком.

А когда настали сумерки, из лесу вышел Заяц – опухший с голодухи, уши торчком.

– Привет, Дедушка. Я поздравить…

Нет, не “вышел”. Показалось. Он выехал на рогах лешего, а тот был весь окутан тускло-зелёным сеном.

– Для вашей коровы, – прокашлял лесной чёрт.

В тот вечер они славно напились. “Жизнь продолжается”, – орал дед. – “Золотой курчонок – надежда всего хутора”, и тому подобную чушь.

Наутро, проснувшись, он мало что помнил. Трава – сколько её там у дома оставалось – была изрядно помята (Заяц расплясался?), завалинка – покурочена, он сам – башкой в землю, очки потерял, сакрраментальная, мать её прамать, Бочка подмышкой… Дед встал. С трудом собрал мысли в одно целое. И потащил Бочку обратно в чулан. Когда он вернулся, то заметил: у завалинки стоит велосипед, а с ним рядом – молодая женщина: в тёмной шали, длинном свитерке и аккуратных тёмно-коричневых туфельках. Ещё у неё были очки – изящные, можно даже сказать, «не без этого… не без претенциозу!»

– Здравствуйте, – гостья выглядела смущённой (очевидно, понимала, что, раз явилась без приглашения, её, возможно, не захотят и слушать. А уж чтобы впустить…)

– Меня… Сашей зовут. Александра. Таранова. Я из города Радиполя; услышала, что у вас тут такая радость произошла,