Андрей Кокотюха - Червоный Страница 20

Понятно, что подводу у Пилипчука я выбил, «штырьков» на субботник мобилизовал, а когда дрова под моим внимательным наблюдением разгрузили, еще и попробовал провести с директором школы небольшую воспитательную пятиминутку. Тот оказался непробивным: заявил, что учеников снимают на общественно-полезные работы не только с уроков русского языка и литературы. Он, например, преподает математику, ему тоже не очень нравится, когда вмешиваются в учебный процесс, вот только никакой «политики», как сказал сам директор, в этом нет: детей прежде всего нужно приучать к коллективному труду, без понимания этого ни математика не понадобится, ни литература не пойдет на пользу.

Я уже слышал краем уха: в школе, наоборот, нет учителя украинского языка, и это директор легко объяснил. Учительница есть, но двое ее братьев — в УПА, младшая сестра — связная, арестована и осуждена, а сама учительница при немцах была членом местного отделения «Просвиты», а это националистическая организация. Я вынужден был согласиться: учительница с такой биографией действительно не имеет права преподавать в советской школе, а украинский язык здесь, в селах, и без учителей знают. Из-за этого учительницу русского, такую молодую и активную, здесь особенно ценят. Поэтому в том, что вместо ее уроков дети собирают желуди или отрабатывают с родителями в колхозе, не стоит искать особенных заговоров. Словом, этот дядька под конец разговора показался мне не таким уж гадом, как я себе представлял. При случае я решил развеять напрасные сомнения Лизы. Ведь она здесь такой же новый человек, как и я, разве что приехала на месяц раньше меня. И вот он, шанс: возьму и предложу ей осваиваться тут вместе, двум новичкам всегда спокойнее и веселее.

Вообще, о чем бы я ни думал в тот день, все так или иначе приводило к учительнице Лизе и поиску возможностей познакомиться с ней ближе. Отчасти это было вызвано тем, что местные девушки и молодицы смотрели на меня, чужака, искоса, если не сказать — враждебно, а мне, нормальному здоровому мужику, хотелось женского внимания. А отчасти — тем, что в Лизе я увидел родственную душу.

Ну и, конечно же, ее большие глаза и длинная, словно у сказочных царевен, коса не оставляли мне выбора…

Своих кружковцев Лиза Воронова собрала в клубе на шесть часов вечера, когда уже постепенно смеркалось. Хотя учительница старалась загнать в зал и зрителей, пока что тут никого, кроме меня, не было. Дети, двое пареньков-подростков и шестеро девчонок лет десяти-одиннадцати, бросали на мою форму кто подозрительные, кто откровенно опасливые взгляды. Поэтому я уселся как можно дальше, настолько далеко, насколько позволял небольшой зал, на скорую руку переделанный, как оказалось, из местной церкви еще до войны, когда священника с семьей выслали куда-то в Сибирь за связь с ОУН. Вообще-то я даже предположить не мог, что тут когда-то молились Богу — всех признаков культового сооружения это помещение благополучно, по-моему, лишили… ну разве что сцену могли бы смастерить не так кривовато, со своего места я даже невооруженным глазом заметил небольшой перекос.

Лиза очень переживала из-за того, что впервые после нескольких недель работы выводит своих воспитанников на настоящую сцену, и, не обращая на мое присутствие никакого внимания, что-то объясняла школьникам, которых собрала вокруг себя. Когда же она наконец села в первый ряд, девочки и один подросток, все без исключения в вышитых рубашках, стали там, где велела учительница, — в глубине сцены. Один мальчик остался впереди, оцепенел, ожидая команды, а когда Лиза махнула рукой, крикнув: «Давай!», сделал еще шаг вперед и монотонно заговорил, глядя куда-то перед собой:

— Новая радость настала, какой не бывало…

— Стоп! — остановила его Лиза. — Манюк! Я радости не слышу и не вижу! Ты радоваться должен, ты о радости говоришь, а сам как на похоронах или голодный. Ты голодный, Коля?

— Есть голоднее, — буркнул в ответ мальчишка. — Папа говорил, мы должны другую Украину кормить…

— А с твоим папой, Манюк, будет отдельный разговор! И говорить с ним буду не я, а вот товарищ милиционер! — Лиза кивнула в мою сторону. — Вас, дети, политика интересовать не должна, вы должны учиться, с радостью, Коля Манюк! С ра-дос-тью! Ну-ка еще раз, только правильно!

Я понимал, о чем говорит Лиза. Еще вчера разговаривал с очередным агитатором после его выступления в пользу укрепления колхозных хозяйств. Когда его спросили, правда ли, что за Збручем в Украине снова голод, поэтому здешние колхозы должны сдавать продукты для Востока, агитатор поинтересовался: «Товарищ, вы грамотный? Вы выписываете газеты? А какие? “Вільний шлях” и “Правду”? Очень хорошо, а в газетах написано, что кто-то где-то в нашей стране голодает? Не написано? Или вы считаете, что советские газеты врут? Вот я вам и ответил: читайте газеты, там все написано! И больше выписывайте!» Потом, когда уже все разошлись, агитатор, угостив меня и Пилипчука «Беломором», ворчал: «Смотри, заговорили… Листовки они оуновские читают, не иначе… Народной власти им жалко, своим братьям-украинцам куска хлеба не дадут, а бандеровцев в лесах кормят».

— Новая радость настала, — тем временем снова начал Коля Манюк, теперь уже выговаривая слова бодрее. — Какой не бывало. Раньше эти слова мы слышали, когда нужно было славить Бога и Божье Рождество…

— Манюк! — снова остановила его Лиза. — Так называемое Божье Рождество. Сколько тебе говорить! Бога нет, поэтому родиться он не мог! Именно об этом писали великие гуманисты, чьи произведения стали классикой русской литературы! Мы же с вами это учили! Ну-ка, Коля, еще раз!

Паренек покорно вздохнул.

— Новая радость настала, какой не бывало. Раньше эти слова мы слышали, когда нужно было славить Бога и так называемое Божье Рождество. Теперь мы говорим так, вспоминая тот славный день, когда советская власть, выполняя мудрый наказ друга всех народов, великого вождя товарища Сталина, объединила украинский народ, освободила нашу землю от господской власти буржуазной Польши. Поэтому эти осенние дни уже никогда не будут для нас хмурыми, и мы гордо славим наш народ-победитель, наш край и нашего дорогого товарища Сталина. Благодаря ему у нас есть то, чего не было раньше: светлые клубы, — тут Коля Манюк заученно вытянул руки перед собой, — залы-читальни, школа, где можем свободно учиться, чтобы потом исто… — Он запнулся. — Испос… использовать эти знания на благо и процветание нашей родины — Советской Украины, сестры в большой семье народов-братьев!

Переведя дух, он глянул со сцены на Лизу.

— Теперь хорошо, — милостиво кивнула учительница. — Можешь пока отдохнуть. Повтори еще раз весь текст про себя. Еще раз пройдемся.