Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды Страница 20

Все остановились и услышали трескотню автоматов. Коржевский решительно махнул рукой:

— Бегом!

Бросились вперед, оставив позади Коржевского. Сквозь прогалины меж дубами зачернели деревянные крыши Спадщины. Остановились. На хуторе все ходуном ходит. Автоматные очереди полосуют воздух, сливаясь моментами в сплошной треск. Громче автоматов бахают винтовки. Откуда-то сухо и часто бьет пушка.

— Вот он, старый знакомый, пропасти на него… — нервно сплюнул Максим и показал вправо, где возле крайнего дома ревел и барахтался в трясине танк. «Засел, видать, основательно. Фю-ю-ю!.. У него гусеница свалилась. Ну, в таком случае капут! Отдавай, фриц, концы… Не выкарабкаться тебе до скончания света! Ух, черт! А танков-то, оказывается, два! Стреляет другой, тот, что стоит на твердой дороге». Из дула его пушки раз за разом выплескивается оранжевое пламя. На хате, что стоит рядом с ним, крыша разворочена, горит. По небу стелется густой дым.

Залегшие на околице хутора десантники бьют по танкам из винтовок и автоматов — больше не из чего, а это все равно что стрелять по носорогу из дробовика… Да и не достают пули до танков — далеко. Вот экипаж погрязшего в болоте танка выскочил из люка и бросился к своему исправному собрату.

— Эх, гранату бы! — воскликнул возбужденный боем Чунаев.

— Какой ты прыткий! До коробки пятьсот шагов… — буркнул с досадой Музгин.

Тем временем пострадавший экипаж проворно взобрался на исправный танк и залег по ту сторону башни. Там пули партизан им не страшны. Максим хлопнул со злостью ладонью по стволу автомата, выругался:

— У-у-у… пукалка паршивая!.

Подбежал трусцой запыхавшийся Коржевский, скользнул взглядом по обветренным лицам десантников. Взъерошенные брови, вздрагивающие ноздри, глаза с прищуром, напряженные. Он уже разобрался в обстановке.

А танк на дороге, взревев, лязгнул железом. «Ах, проклятущий, пошел в атаку на хутор? Нет, не решился. Боится, долбанут из-за угла гранатой». Разворачивается медленно, рывками, а экипаж с застрявшей в болоте коробки ползает вокруг башни, прячется от пуль. Опять впереди орудийного ствола блеснуло. Бах!

— Мины! — крикнул Коржевский, но никто ничего не расслышал: в ушах едкий звон. — Мины давайте! — повторил он нетерпеливо. Теперь поняли: требует минировать дорогу. «Зачем?» — переглянулись Музгин с Чунаевым, уставились на Максима. Тот кивнул: выполняйте, раз начальство велит. Минеры бросились выполнять приказ, не понимая его смысла.

Выдолбить в твердой земле ямки для мин времени не было, поставили железные кругляши в промытой дождями колее между могучих дубов, подступавших к проезжей части, замаскировали их сухими листьями, отбежали в кусты. Лежат, поглядывают на Коржевского. Почему он считает, что танк пойдет по этой, а не по другой дороге? А тем временем лязгающая махина приближалась, она шла именно на них. Минеры заволновались: только бы не свернула! Нет, не сворачивает, идет.

— Давай, давай сюда! — прошептал Максим азартно и посмотрел с уважением на Коржевского: «Вот что значит отличное знание местности! Альфа и омега!»

Приземистый танк остановился на опушке, сверкнул несколькими выстрелами, покачнулся и направился прямехонько к дубам, сотрясая землю. Вот оно, счастье минеров! Затаили дыхание, впились глазами в громадину: подорвется или нет? Она продолжала накатываться с лязгом, с громом. «Ну… ну… смелей!.. Есть!»

Из-под гусениц взметнулись огненные клочья. Танк крутнулся на месте, стволом пушки ударил в могучий дуб. Цеплявшиеся за броню фрицы посыпались на землю, но дуб устоял, лишь окутался пылью и дымом.

Разведчики открыли огонь, застучали по броне пули, уносясь рикошетом, впиваясь в стволы деревьев. Покончив с танкистами, разведчики подошли к танку. Он гудел от огня.

— А неплохо горят стальные дровишки… Как, ребята? — усмехнулся со злостью Коржевский.

— Подходяще… — ответил степенный Музгин.

— А где же третий мужик-то ваш? — оглянулся Коржевский.

— Кто, Чунаев? Там он… — показал Музгин в ту сторону, где валялись убитые. — Сапоги нашел…

— А-а-а…

…В ту ночь группа Афанасьева вместе с командиром и комиссаром отряда отбыла на главную базу партизан. Лесю с больным мальчиком оставили на хуторе поправляться.

КТО ЖЕ ИНКВИЗИТОР?

Летом в партизанском лесу даже в полдень сумеречно, но сейчас, когда листья пухлым слоем легли на землю и ветки приподнялись, стало светлее.

Узкая, извилистая тропинка, пересеченная корневищами, выводила на небольшую полянку. По одну сторону ее стояли стройные рябины, поникшие тяжелыми яркими гроздьями плодов, по другую — высились громадные сосны. Под соснами вокруг полянки — партизанский лагерь. Место отменное. С северо-востока доступ перекрывает моховое болото, дальше густой, непролазный чапыжник, а с юга — переплетенья глубоких оврагов. Новый человек, пожелавший найти проход в этом лабиринте, не достиг бы успеха.

Партизаны жили в землянках, покрытых дерном. Под навесами стояли повозки, рядом, в связанных из жердей сараях жевали жвачку быки, похрапывали лошади. Там и сям над печурками вился дым.

Афанасьев прошелся по лагерю, осмотрел внимательно землянки, поморщился:

— Душок, однако, у вас, братцы, — козел не выдержит…

В ответ криво усмехнулись:

— Посмотрим, в каком дворце ты заживешь…

Первую неделю десантники рыли себе землянку. Делали добротно, по эскизу, начерченному Афанасьевым, старались построить лучше, чем у соседей: как-никак кадровое подразделение, а армия в любых условиях должна быть образцом для остальных. Пошла вторая неделя, а хлопоты по устройству все продолжаются. Некоторым казалось, что они чересчур затянулись, что делается много лишнего, но у Афанасьева свои соображения. Хотя его группа состоит из кадровых военнослужащих, однако единства, сплоченности в ней пока нет. В партизанском отряде тоже период становления, нет еще служб, нет штаба, зато есть много времени для безделья, а это, по мнению Афанасьева, страшнее всего. Ничто так не размагничивает бойцов, как внезапный переход от напряженной походной жизни к ничегонеделанью. Потому он и старается занять людей трудом, ибо труд, равно как и бой, объединяет.

Разведвзвод, как теперь именовалась группа десантников, жил строго по расписанию.

«Уровень цивилизации прямо пропорционален чистоте кожи», — повторял Афанасьев, и по окончании строительства землянки взвод принялся за сооружение бани. Ежедневно по два, по три часа проводилась боевая учеба: подрывное дело, маскировка, тактика действий в лесу и, конечно, джиу-джитсу. Смотреть собирались все свободные партизаны, в большинстве гражданские люди, никогда ничего подобного не видавшие. Неприученные к таким порядкам, они с недоверием приглядывались к «казарме и муштре» Афанасьева, но комиссар Купчак поддерживал его и ставил в пример. В будничных делах взвода он видел большой смысл и гордился тем, что привлек в отряд такое образцовое подразделение. Оно импонировало ему по всем статьям: и тем, что являлось частицей настоящей армии, и тем, что во главе его стоял настоящий командир. Да и мог ли Купчак оставаться безразличным, если сам прослужил в армии больше двадцати лет! Комиссар так часто хвалил разведчиков, что настроение деловой кропотливости, в котором они постоянно пребывали, начало невольно восприниматься и теми, кто раньше далек был от армии, от винтовки, от войны, у кого руки потянулись к оружию не из-за любви к нему, а по необходимости.