Фредерик Дар - Искатель. 1993. Выпуск №6 Страница 20

Верных женщин в природе не существует, есть лишь женщины фригидные. Все знают, что куда приятнее разделить с ближним жаровню, чем обладать исключительным правом на пользование льдиной. Даже эскимосы (зовут ли их Жерве или как-нибудь еще). В подтверждение предложат вам своих бабенок, сдобренных рыбьим жиром.

Сэр Долби сгорает от ревности. Он сразу же врубился, что его невеста питает ко мне чувства, большие, как Версальский дворец, и не может с этим, смириться. И, как все сдвинутые по фазе, он непременно должен выяснить со мной отношения.

— Что вам нужно в Оужалинсе? — спрашивает он, нарушая затянувшееся молчание.

— Я думаю, что уже объяснил вам это, — бросаю небрежно. — Я пишу книгу о…

— Неправда.

Ну, это уже чересчур.

— Вот как?

— Я собирался сказать вам, что не поверил во всю эту историю с нападением на Синтию. Если сюжеты ваших романов так же плохи, как этот розыгрыш, то вы — дерьмовый писатель.

Это выводит меня из себя. Я не злодей, но сейчас готов отдать половину своего состояния за дважды прокомпостированный билет в метро ради возможности объясниться с этим наглецом в моем ударном стиле.

— Итак, — сдерживаюсь я, — вы ставите под сомнение слова своей невесты?

— Я сомневаюсь, что это был настоящий бандит. Плохой сценарий.

Я хлопаю его по плечу.

— Сэр Долби, вы отдаете себе отчет в том, что своими подозрениями оскорбляете мое достоинство?

Здорово закручено, а? Наверное, у вас создалось впечатление, что вы ошиблись книжкой и зачитались романом о рыцарях плаща и шпаги. Даже при дворе Франсуа the first[31] никто не смог бы выразиться изящнее.

— Возможно, и так, — признает грустный сэр Долби, сжимая свою щучью челюсть.

— В таком случае я попросил бы вас извиниться, говорю я.

Мое терпение иссякло. Аварийный клапан заклинило, а станция техобслуживания закрыта.

— Это было бы смешно, — ухмыляется омерзительный мозгляк.

— Не думаю. Остановите-ка вашу дебильную таратайку, и я покажу вам, что…

— Вы думаете, я испугаюсь?

— Пока нет, все еще впереди…

Вместо того чтобы остановиться, он до упора давит на педаль для ускоренного прокручивания пейзажа. Тогда Сан-А. начинает играть роль Тарзана в трактовке Лэмми Косьона.

Удар пятки по щиколотке заставляет его убрать ногу с акселератора. Легкий удар ребром ладони по шее вырубает его. Пока он пытается обеспечить легкие воздухом, я хватаю руль и торможу.

Спренетт идет юзом и наконец останавливается поперек дороги. Я склоняюсь над Долби, открываю дверцу и пинком отправляю на щебенку эту Мак Аку.

А вот и я, выскакиваю следом из авто, Приближаюсь к нему как раз в тот миг, когда он пытается подняться.

— Ну так как с извинениями? — спрашиваю. — Вы сделаете их сейчас или пришлете по почте?

Его глаза налиты кровью.

— И не подумаю. Я уверен, что вы подстроили это дурацкое нападение, чтобы познакомиться с Синтией. Накануне я видел вас в окрестностях замка Оужалинс. Это ее вы подстерегали. Может быть, знали ее еще с того времени, когда она жила на Лазурном берегу, и преследуете ее. Вы всего лишь французский мерзавец, бегающий за юбками, как кобель…

Наверное, я должен был возразить ему, что у псов нет никаких причин интересоваться женским бельем, но мой гнев слишком силен. Я не могу больше болтать. Все, что я могу теперь сделать для него, — это врезать. И понеслось! Но месье, оказывается, брал уроки бокса и борьбы, причем не заочно! Он блестяще уходит от моей левой и парирует удар справа. В ответ я получаю на пробу крюк, твердый, как каррарский мрамор, и у меня в глазах вспыхивает картина извержения Везувия. Я недооценил этого одуванчика и дунул слишком слабо. Появление триумфа с Синтией за рулем придает мне новые силы. Она умоляет нас прекратить драку, но это все равно, что читать стихи Верлена двум сцепившимся псам.

Я ухожу от правой Долби и отвечаю прямым головой в его двустворчатый буфет. Он откидывается назад, но тотчас выпрямляется, как резиновый, и посылает ответную серию, от которой я ухожу с большим трудом. Не знаю, где его учили махаться (и отмахиваться) — в Кембридже или в Оксфорде, но его бойцовско-боксерские навыки заслуживают того, чтобы их хозяин получил лицензию профи.

Однако мне бы не хотелось схлопотать аут-нок, от шотландца, да еще в присутствии моей обворожительной болельщицы. Держись, Сан-А., ты всегда сражаешься за Францию!

Жестче, еще жестче и еще в полраза жестче, как говорил мне один регбист half back[32] (очень цельная натура). Я вхожу в клинч, чтобы погасить фейерверк его молниеносных ударов; нужно заставить его поверить, что победа за ним, что меня достаточно почесать перышком, чтобы уложить бай-бай. И Долби теряет бдительность. Он открывается. Я вижу перед собой его печень, цветную, как на анатомической карте, и беззащитную, как фанат, переправляющийся через низвергающуюся Ниагару по натянутому канату без веревочной и социальной страховки. Твой шанс, Сан-А.! Не упусти его! Шанс, сулящий большие возможности! На взлет! А вот и посадка!

Он получает сокрушительный удар рогом точно по месту назначения и подтверждает его воплем, странным образом напоминающим визг трамвайных тормозов на крутом спуске. Он падает. К счастью for me[33], он валится вперед, и я элегантно смягчаю падение серией ударов по переносице. Они сыплются с треском пуговиц от ширинки месье, просверлившего дырку в женской пляжной раздевалке.

И вот сэр Долби лежит навытяжку на асфальте, раскинув руки, в полудреме, как курортник в темных очках после солнечного удара!

— Это ужасно, — рыдает Синтия, склоняясь над ним.

Она вытаскивает свой маленький платочек, чтобы обтереть кровь с лица жениха. Затем отыскивает фляжку спиртного в бардачке его автомобиля и заставляет сделать глоток.

— Я сожалею, Синтия, — говорю, — но этот парень взбесился от ревности и оскорбил меня.

— Вы зверь, я вас ненавижу!

Я совершенно сбит с толку. Не знаю, к какой груди припасть, как говорил один младенец, в тот момент когда у кормилицы пропало молоко.

Долби приходит в сознание. Кое-как он принимает вертикальное положение, потирая лоханку.

— Дарлинг, — воркует над ним Синтия, — вы не можете показаться на вечернем приеме в таком виде, поезжайте домой, чуть позже я позвоню вам.

Он кивает своей кастрюлей с холодцом и плюхается в коляску. Когда он скрывается из виду, Синтия оборачивается ко мне.

— Извините, что я набросилась на вас, но я должна была пойти на эту маленькую хитрость, чтобы успокоить этого ревнивца. Правда, у вас это получается куда лучше, — шутит она.