Джиллиан - Город Голодных теней. Разносчик Страница 21

Вздохнув, Наташа напомнила:

- Радим, я спросила - ты не ответил. Когда ты понял, что умеешь насылать на человека сны? И как ты это делаешь?

Будто машинально, парень потихоньку отрезал от куска ветчины кусочки и ел. Процесс поглощения пищи не просто нравился ему. Лицо с острыми, выпирающими скулами становилось мягче, словно понимание, что еды много, утешало. Наташа ещё подумала: "Надо бы творога ему, нормального мяса-рыбы. А то набрал вкусненького, как мальчишка. Для дистрофика хуже нет..."

- Ты... сложно спросила, - наконец сказал он. - На этом "когда" завязано слишком много.

- Куда-то торопишься? - насмешливо спросила девушка. - Я - нет. Хочешь ещё молока, кстати? - Насмешки насмешками, но больше всего она боялась, что он замкнётся. Ведь ему и так тяжело говорить о том, чем он никогда ни с кем не делился. Ей-то он доверяет, потому что проверил её тем полусном, в котором она выказала ему симпатию.

- Хочу. - Он выждал, пока она вскипятит новую порцию молока, пока добавит в его чашку остывшего кипячёного, выпил сразу полчашки и будто только затем решился. - Понимаешь, я долго болел. Болел так, что забыл напрочь всё. Кто я, откуда, есть ли у меня родители. Ничего не помню. Когда в первый раз соображать начал, выяснил, что живу у какой-то бабульки. - Теперь усмехнулся он. - Представь: деревня, последняя изба улицы - и упирается прямо в деревенское кладбище. Весёлая бабулька была, только надо мной всё плакала. Сначала я не понял, потому что воспринимал её, как... в дремоте. Потом, когда мозги варить начали, спросил, почему она ко мне врача не вызвала, когда нашла. А, забыл сказать. Она меня на том же кладбище нашла - говорит, на тропинке между могилами лежал. Нашла и к себе притащила.

Он замолчал, а Наташа поняла, что он и правда впервые рассказывает о себе. Поняла это по тому, что он, рассказывая об одном, тут же вспоминал другое, вроде и необязательное для рассказа, но важное для него самого.

- И чего она там, на кладбище делала? Говорит, решила к вечеру сходить проведать могилки своих... Почему именно тогда? Фиг знает. Сама худенькая, еле дотащила. Ну, я тогда ещё не такой длинный был... А она говорит - фельдшерица в город уехала, а как приехала, уже и не нужна стала. Поэтому и не пригласила. Ну, ещё сказала, что документов у меня нет. Ещё одна причина не приглашать врача. Я думаю, пригласи она ту фельдшерицу, может, я бы сюда, в город, не попал. Хотя, кажется, я сам городской был.

- А ты помнишь, как деревня называется? - осторожно спросила девушка.

- Верхнее чего-то, - пожал он плечами. - Сейчас точно не вспомню.

- И что потом?

- Бабулька решила, что я беглый какой-нибудь. Ну, раз без документов. Может, из семьи сбежал, может - ещё откуда. Так мне потом и сказала: могла в милицию сдать, а вдруг ты какой-нибудь из уголовников, хоть и молодой совсем? Я тебя, говорит, сдам, а ты отсидишь да вернёшься и прирежешь за то, что засадила. Это я потом понял, что дело не в этом, не в документах, не в уголовнике. Она меня хотела припрячь работать, потому что одинокая и помочь ей некому. Изба у неё старая-старая, совсем ветхая - до сих пор помню. Как избушка Бабы-Яги. Потолок низенький - сыплется из него мелкий мусор, между половицами такие дырищи, что слышно, как в подполе мыши пищат. Крышу - она всё говорила - красить надо, а на деле её починить бы: как дождь - вся вода в избу. Лесенка на крыльце - только ноги ломать, все ступени перекосились - вот-вот рухнут. В общем, работы хватало. Только... - Он помолчал, усмехнулся, будто вспомнил что-то забавное. - Только уже на следующий день, как она меня в избу затащила, к ней мужики начали заходить и спрашивать, не помочь ли чем. Я-то на печке лежал, за занавеской, - меня никто не видел, пока жил у неё. Да и я - тоже... Печь холодная - лето же. Она мне туда ватников старых набросала, каких-то старинных пальто и плащей... Про мужиков она потом рассказала - ну, как к ней ходить начали. Ну, в общем, утром пришёл один сначала, говорит: "Тётя Стёша, у тебя забор с улицы вповалку - давай закреплю, чтоб не падал". Она удивилась, говорит ему - мол, пенсия нищая, самогонки давно не варю, и чем мне тебе за работу отплатить? А сосед ей - чаю нальёшь, дашь посидеть в избе - больно у тебя хорошо, мол, да уютно, и хватит. А через час ещё двое подошли...

Наташа молчала, только про себя переводила историю Радима на язык эзотерики: старушка жила возле кладбища и не могилки своих пошла проведать, а потянуло её на колдовскую силу Радима, неизвестно как попавшего на то кладбище, - надо бы посмотреть по карте, далеко ли Верхнее что-то от Радимовки. Сила у парня не просто громадная, но неупорядоченная, стихийная. Блоков он ставить не умел... Глупо говорить - не умел. Не знал вообще, что с ним. Поэтому сила стихийно распространялась вокруг него, и женщина почуяла её тоже на уровне инстинктов. Вот почему она смогла дотащить парня до дома, да ещё и на печь сумела поднять. А когда Радим на печи оказался, дом начал наполняться силой, которую ощутили соседи. И пошли в дом, а чтобы объяснить себе странное притяжение, придумали причину - помочь одинокой старушке.

И ещё раз вспомнила: Радимовка при Кирилле Радимове процветала.

То же начало происходить с деревней с полузабытым парнем названием "Верхнее неизвестно что". Сила Радима начала подзуживать жителей деревни, наполнять их и требовать от них действия.

И ещё. Если Радим не помнил первых дней после побега, значит...

Наташа вздохнула. Может, она и не права, но, кажется, переданная дедом или самостоятельно отошедшая от умирающего колдуна сила начала приноравливаться к парню, совмещаться с ним, адаптировать его к себе - или наоборот. Поэтому Радим не помнил первых дней осознанно. Сила-то с ним осталась неуправляемой, стихийной.

- ... В общем (Наташа улыбнулась: кажется, любимое словечко у Радима), они ей за три дня, пока я лежал на печи, сделали много чего. Когда пол перекладывать начали, я уже очнулся, и она меня в садовую баньку перевела. Банька была ещё меньше, но у неё преимущество перед избой было: она была глухой совсем - то есть звук из неё не слышен. А это было хорошо, потому что как я очнулся, я орать начал. - На этот раз он усмехнулся нехотя. - Ну, то есть не всё время, а по ночам, когда спал. Я-то сам не знал, что ору. Спал же. Бабулька сказала. Я её здорово напугал в первую ночь. Мы с ней поговорили насчёт того, откуда я и кто. Она глуховата была. Решила, что меня Дмитрием зовут, Димой звала. Ну, я что? Сам тогда не оклемался. Дима и Дима. Ещё думал, а если и в самом деле меня так зовут? Она рассказала, что нашла меня на кладбище. А я... Я пытался вспоминать - и ни фига не вспомнил. Знаешь... жутко было. Думаешь-думаешь, что там - всего несколько дней назад. И - будто стенка... Ну, бабулька рассказала про мужиков, что они ни с того ни с сего начали ей помогать, а завтра будут разбирать пол в избе, и я согласился переехать в баньку. А что? Там хорошо было. Там сухо было, вениками пахло и яблоками. Она устроила меня в предбаннике. Маленькое такое местечко, как раз, чтобы вытянуться на полу. А я немного погулял по саду, а потом - так спать захотелось... И лёг, хотя знал, что она должна принести мне ужин. В общем, я просыпаюсь, а меня трясёт по-страшному - и воет кто-то надо мной. Я сам испугался, вскочил, а бабулька плачет надо мной. Как успокоилась - рассказала. Принесла мне ужин, только дверь в предбанник открыла - а я плачу и кричу в полный голос. Как будто меня бьют изо всех сил, но кричал не защищаясь, а другое... - Он замолчал, словно снова переживая то потрясение, которое испытал, услышав впервые о себе странное и даже страшное.