Николай Коротеев - Мир приключений 1974 Страница 21

Не обижайтесь, но если вы работу не любите, вам здесь делать нечего. Я ведь напрямки. Потому что, кроме работы, в жизни любить нечего. Сами понимаете — я про дело, не про людей. И то — плохих у нас не держат, и им держаться не за что. Не пойму, кстати, я одного: зачем это работу, словно касторку, сиропом романтики приправляют? А труд, нормальный для человека труд, уж не хлеб, не штаны, не тепло в доме?

Любишь дело — ищи место, где показать себя в нем. Вот и вся „романтика“. А Джека Лондона я не люблю. В его романтику, как в омут, бросаются либо с отчаяния, либо с жиру…»

«Но если Сашка всерьез задумал натворить с собой недоброе? Он бывает упрям, нахален и прет как танк… — размышлял Лазарев. — Да что я, в конце концов: верить — не верить! Проверить надо. Тогда все станет ясно. Можно? Проще простого…»

Трофим набрал кристальной воды в ключе и, не торопясь, вернулся к костру. Попов сидел нахохлившись, точно его знобило. Однако пара копалят, обмазанных глиной, были уже закопаны под костром.

— Полежу я… — сказал Сашка. — Пока копаленок поспеет.

— Покурю чуток — и за тобой вдогонку, — кивнул Трофим.

Но Лазарев и не подумал идти отдыхать и, выкурив папиросу, прошел в избенку. У него было много дел.

Сашка похрапывал на нарах.

8

Бортмеханик, злой, лежал на пахнущей прелью хвое, уткнувшись лицом в согнутый локоть. Ему сдавалось, что он после всего происшедшего ни о чем не думал, но на самом деле мысли его, словно игла на заезженной пластинке, совершив оборот, возвращались на круги своя. Он опять и опять с одинаковой силой, трепетом и радостью, что остался в живых, переживал приключившуюся с ними беду.

Когда инспектор Малинка подцепил из реки за порогом бездыханное тело беглеца, повиснув на трапе и страховочном веревке, летчик скорее потянул к берегу. Пожалуй, именно тогда они совершили единственную грубую ошибку — не втащили на борт инспектора и спасенного. Но было ли это ошибкой? До берега оставалось метров двести — секунды полета. Они просто не успели бы ничего сделать. Втягивая же старшего лейтенанта в кабину, они лишь осложнили бы его положение. Рука-то у Малинки не из железа, не карабин страховочного пояса монтажника-верхолаза. А он держал на весу по меньшей мере центнер: пусть и небольшого на вид парня, но в намокшем ватнике и одежде, в болотных заколенных сапогах, с рюкзаком на спине. Второй рукой инспектор вцепился в деревянную перекладину веревочного трапа. Так он и висел боком.

Однако берега реки высоко подтопило темной водой. Галечные косы, песчаные забереги скрылись. Найти место для посадки или хоть сухой краешек земли, не закрытый рослым пойменным лесом, оказалось совсем не легко.

С этого все и началось. Когда инспектор бросился спасать беглеца, никто о приземлении не думал. Спасти человека, свалившегося за речной порог, в тот момент стало самым главным, самым важным делом их жизни.

Отчаявшись отыскать площадку, пилот решил перелететь пойменную тайгу. Деревья здесь росли такие высокие, что опустить на землю двух человек, висевших на конце трапа, очень рискованно, винт крошки-вертолета мог зацепить за ветви.

Но тут рука Малинки, державшая ступеньку трапа, сорвалась. То ли он устал, то ли хотел половчее схватиться и не рассчитал своих сил. Теперь двое повисли на страховочной веревке. Пилот, который видел все, решил: «Будь что будет!» — и начал резко снижаться к первой попавшейся ему на глаза крошечной прогалине. Может быть, если бы не такая его поспешность на спуске, винт-стабилизатор и не наткнулся на вершинку, не разлетелся бы вдребезги.

«„Может быть“… „если бы“… Слова-то какие жалкие!» — проговорил про себя бортмеханик.

Ну, а когда от стабилизатора не осталось ни рожек, ни ножек, вертолет, удерживаемый в воздухе несущим, начал по инерции вращаться всем корпусом вслед за винтом. Здесь ни при чем ни опыт, ни мастерство летчика. В дело вступили неумолимые законы физики. Все, что мог сделать пилот: снизиться еще, опустить на землю бедолаг пассажиров и пролететь чуть дальше, чтоб не придавить их корпусом машины, терпящей катастрофу, — он сделал.

Вертолет, круша винтом деревья, теряя лопасти, упал. По счастью, экипаж отделался синяками и шишками, а Малинка и спасенный беглец — царапинами. Инспектор не растерялся: едва коснувшись земли, он подхватил беглеца на руки и, волоча за собой отпущенную бортмехаником веревку, отбежал в сторону. Потом, оставив Сашку, Малинка поспешил к рухнувшей машине, помог выбраться летчику и штурману из перекосившегося, заклиненного фонаря пилотской кабины.

И вот теперь который час горюют они у костра, ожидая, что их выручат.

Впрочем, «горюют» не то слово…

Сначала они занимались вполне бесполезным делом: осматривали разбитый вертолет, словно в их силах было, определив повреждения, хоть как-то отремонтировать машину. Но и отказаться от осмотра груды металлолома они не могли. Разговаривая меж собой преимущественно междометиями, члены экипажа уяснили себе: прогалина совершенно не годилась для высадки пассажиров по техническим причинам — деревья вокруг нее слишком высоки. Не стабилизирующим винтом, так несущим они задели бы какую-либо верхушку. Это могло стоить жизни всем. Разбив несущий винт, они грохнулись бы с высоты двадцати — тридцати метров сами и погребли бы под обломками пассажиров. Это раз. Два: никто, даже сам Пионер Георгиевич, не мог бы поручиться, что его не подведет вторая рука, которая держала спасенного Сашку Попова. Правда, тогда еще никто не знал, жив ли он, оклемается ли. Но если бы Малинка уронил Сашку с высоты девятиэтажного дома, то тот наверняка разбился бы насмерть.

Ни бортмеханик, ни штурман не сказали пилоту ни одного худого слова, не нашли в его действиях промаха. Но машина погибла.

У инспектора были свои заботы.

Он и не задумывался пока над тем, почему произошла катастрофа. Выручив пилота и штурмана из перекосившейся клетки-фонаря, он оставил их на попечение бортмеханика и поспешил к Сашке. Расстегнув ремень и ватник, он приложился к груди Попова, но, будучи в шлеме, услышал лишь отдающееся в ушах биение собственного сердца.

— Что ж ты, Попов… — растерянно пробормотал инспектор. — Как же ты так… Ты ж, ну, минуту в воде пробыл… И вот…

Малинка принялся делать искусственное дыхание, потом массировал сердце. И так продолжалось долго, пока Попов не открыл глаза. Сашка уставился на инспектора, забывшего снять шлем мотоциклиста, диковатым взглядом.

— Ну чего, чего ты, Саша… — сказал старший лейтенант и похлопал спасенного по плечу. — Это я, инспектор Малинка. Помнишь меня? Я — Пионер Георгиевич.