Борис Перелешин - Заговор Мурман-Памир Страница 21

Тихонько катили по направлению к Лубянке. Не могли прийти в себя от событий прошедшей ночи.

Вдруг Точный спохватился.

– Который час?

Часы на бульваре показывали пять минут одиннадцатого.

– Ведь мне же в 10 час. к Сухаревой. В Мурман-Памир идти! Гони скорее!

Мартьяныч помолчал.

– Слушай, Коля, я во всяком случае не пойду. Я совершенно избит и устал. К тому же надо отвозить машину.

– Я пойду один, – сказал Точный.

– Я и тебе, Коля, не советую.

С этой минуты стена легла между двумя друзьями. Судьба их отныне разделилась. Мартьяныч вернулся к своим книгам, Точный пошел навстречу смертельно опасным приключениям. Мартьяныч еще пробовал его отговаривать.

– Не отдохнув, после такой-то ночи?

Точный только пожал плечами. Не доезжая Сухаревки, машина остановилась. Мартьяныч крепко жал руку товарища. Долго, не отрываясь, смотрел вслед фигурке Точного, решительно зашагавшей по Сретенке.

Точнее точного

Когда Точный подошел к Сухаревой башне, главлиповец уже стоял, опустив голову, засунув руки в карманы. Огромные уши того же клетчатого платка выделялись издалека на фоне башни, словно крылья ветряной мельницы. При виде Точного он вытащил из кармана плоские серебряные часы и обиженно протянул их.

– Десять минут одиннадцатого!

Точный разводил руками.

– Простите, товарищ, не мог никак! Очень был занят! А вы-то давно меня ждете?

– Мы-то, как условлено, без ошибочки, в десять часов! Точнее точного!

Точный рассмеялся.

– Да, да! Вы совершенно правы! Вы действительно оказались точнее Точного.

Этот случай привел его на минуту в хорошее расположение духа. Парень вглядывался в Точного.

– Да, чтой-то с вами неподобное, ровно вас купали, или что? Бледные какие. Откуда это вы?

– Это ничего, совершенно ничего! Я, знаете, не спал ночь!

– Так вы бы пошли соснуть!.. Что за напасть к ним иттить! Можно бы завтра!

– Нет, нет, уже давайте сейчас! Да это ведь и недалеко!

– Недалеко-то недалеко. Возле Трубы. В самом, конечно, центре города устроились. А то подождем до завтра?

– Нет, пойдем!

Пошли.

Наконец, главлиповец отчетливо произнес:

– Здесь!

На одной стороне узенького переулка торчала вывеска:

«Продажа ненормированных продуктов. С разрешения властей. П. Л. Мурман».

На другой – вросшая в землю дверка с корявой надписью:

«Памир».

– Что за чертовщина?

Точный в горестном недоумении переводил глаза с одной вывески на другую. Разом ясно представилось: угол Арбата, последняя в этом году мятель, две фигуры и:

– Я у Мурмана!

– А я в Памире!

И тогда же он себе сказал: значит, Мурман-то Памир существует. И вот. Как все просто!

Взялся за ручку двери в лавку Мурмана.

Дверь открылась и пропустила вошедших. Дверь за вошедшими закрылась. Но не открылась уже после этого целый день. Товарищ Точный через эту дверь обратно не вышел. Ни в этот день, ни в следующий. На третий день встревоженный Мартьяныч прибежал в Чрезвычайную. – Где же Точный? – Нет Точного! – Да куда же он делся?

– Пошел разыскивать Мурман-Памир.

– Что за ерунда. Вернется!

Но дни проходили. Точный не возвращался.

Через несколько дней товарищ Т. говорил:

– Да где же Точный? Почему он не приходит?

Собеседник его ответил:

– Не вернулся! Провалился в своем Мурман-Памире!

Сказал и вдруг посмотрел в глаза товарищу Т. и прочел в них ту же мысль, что мелькнула у него.

Именно:

– Ведь, пожалуй, Мурман-то Памир и существует!

Но в этот раз эти слова не были произнесены в Чрезвычайной.

Они были произнесены значительно позже.

– А время-то идет!

– Мм…

– И никаких сведений ни из Мурмана, ни из Ташкента!

– Никаких.

– Так ведь и июнь месяц скоро на носу будет.

– Будет!

Юльды-макашоты – путь страданий

Апрель…

Нежным дыханием теплой глины, цветущего урюка, овечьих шкур, кумыса и снежной журчащей воды проплывали в лицо Бурундуку частые, порой сливающиеся между собой кишлаки.

На горах, подступавших все ближе, огромные сползающие пятна льдин и прозрачный туман. Там вверху все таяло, здесь, в долине, снежной водой бежало на горячие поля… Фергана…

А мотоциклетка взрывала горы пыли, оскорбляла тонкие стволы персиковых и миндальных деревьев облаками бензина и неслась, неслась…

Как часто джигит, с прилипшим сзади к седлу безобразным комком материи в сапогах и парандже – женщиной, прыгал на коне через арыки в сторону от дороги, силясь справиться с конем и посылая вслед путникам брезгливое: собака.

Верблюды сбивались в кучу, падали на камни, сбегали на рисовые поля. Возница вниз головой летел с пирамидой груженой понесшейся арбы. Ишаки ревели. Голые мальчуганы лупили в мотоциклетку камнями.

Но это было только еще начало.

Расставшись с совершенно валившимся с машины (ехали днем и ночью без перерыва) шоффером и посадив другого, проскочили почти без остановки оскаленный, готовый броситься на первого встречного Наманган, впоследствии центр Ферганского басмачества.

Гнали к Ошу, купая оси мотоциклетки в ледяных потоках, вздувая каменную седую пыль на потрескавшихся горных тропах.

Навстречу все бежало.

Русские поселенцы, нагрузив ишаков скарбом, перебирались ближе к центру Туркреспублики. Кишлачное население местами подымалось против городов. Некоторые города подвергнуты были правильной осаде скопищами бандитов, предводимых баями и манапами.

Над кишлачными исполкомами веяли красные флаги, на черной стене чай-ханэ можно было прочесть тонкой арабской прописью мелко выведенную надпись с именами вождей пролетарской революции.

Но рядом блестело дуло винтовки мстительного бека, собирались вокруг беков русские белогвардейцы, имя его величества эмира бухарского открыто упоминалось.

Все кипело.

В Оше парень в кумачевой рубахе, в фуражке с одной из первых в этих местах красных звезд, схватился за голову.

– На Памиры? Давно связь потеряна! Апрель! Перевалы закрыты! Если не снегом, то повстанцами! Что вы, что вы! Здесь завтра вопрос поставлен будет так: удастся ли отстоять Коканд и Андижан? Возвращайтесь-ка, пока целы!

– А я все-таки думаю проехать.

В узкой теплой уличке под вырезным, обдуваемым каменной пылью карагачем, перебирая рукой свешивающиеся с земляной крыши низкой постройки побеги травы и красные маки, Бурундук разговаривал с двумя худыми высохшими узбеками.