Александр Ферсман - Воспоминание о камне Страница 21

Это все звучит прекрасно.

— Вот здесь раньше паслись стада диких оленей. не правда ли, Василий? Значит, эту гору надо назвать Гора оленьей долины, по-саамски — Поачвумчорр — олень, долина, гора.

Нашим саамским экспертам предложенное название очень нравится. За ним быстро принимается Ворткуаи (Громотуха), Саамка, Ущелье географов, веселый смех но унимается, предлагают вызвать еще Аннушку — старожилку здешних мест.

Но вот строгий окрик начальства (на то оно и начальство), все замирают. Начинаются крестины новых минералов, крестные, отец и мать, должны обосновать предлагаемое ими название.

— Вот прекрасный блестящий фиолетовый минерал. Он встречается в Ловозерских тундрах в довольно больших количествах — это водный титано-ниобо-тантало-фосфато-силикат натрия, кальция и редких земель. Предлагаем назвать мурманитом.

— Почему? — раздаются возгласы.

Защита крестных не очень обоснована, кто-то и углу даже смеется:

— Да потому он мурманит, что его нет на Мурманском берегу.

Но крестные не унимаются, они доказывают, что «мурманит» звучит просто, кратко, красиво!

Мы голосуем: большинство за мурманит. Процедура его крещения окончена.

Потом выступает новая застенчивая пара, молодые отец и мать.

— Вот совсем новый минерал, то есть не совсем новый, то есть совсем не новый: есть в Гренландии такой ринкит, так наш минерал на него похож, а впрочем, не совсем похож.

Возникает спор. Классики предлагают назвать альфа-рипкит, кое-кто хочет дать название по имени той горы, на которой впервые встречен этот минерал: кукисвумчоррит. Страсти разгораются, наконец все примиряются на имени ринколит — почти как ринкит, по все-таки нс совсем.

Так родилось слово, и быть по сему!

Заканчивается постройкой новая ветка железной дороги. Вместо старого, захудалого разъезда Белый настоящая станция с многочисленными путями, а дальше. у входа в ущелье, разъезд, потом город Кировск — Хибиногорск, а в горах, у самого апатитового рудника, конечная станция всей апатитовой ветки.

Надо дать названия новым станциям, включить их в реестр железнодорожных путей всего Союза, напечатать новые билеты, бланки, реестры, квитанции, накладные, литера — словом, записать новые названия н книгу прихода.

— Ну, конечно, самая главная станция — это на магистрали, — говорит старый железнодорожник, — ее надо назвать: Апатиты.

— Но ведь апатит не здесь, — пытаюсь я скромно вмешаться в разговор.

— Ничего, зато сюда его везут. Значит, решено, — эта станция будет Апатиты. Там, на тринадцатом километре, разъезд, назовем его Титан, — Но ведь там титана, как руды, нет и не было, — пытаюсь я снова подать голос.

— Ну ничего, сейчас нет, так надо, чтобы вы, геологи, нашли бы там титан. Ясно? Ну, а конечный пункт ветки надо, конечно, назвать, у самого апатитового рудника, Нефелином. Тут, я думаю, и минералоги не будут возражать.

— Но ведь там, слава богу, нефелина мало, сплошной чистый апатит, снова говорю я.

— Ну, ничего, батенька, хоть мало, а все-таки есть, значит, и станция Нефелин.

Так родилось слово, так решил отец Саваоф — железнодорожное начальство.

Геохимики нашли около самого разъезда № 68 замечательное месторождение. Они говорят, что здесь открыты мировые руды титана, сотни миллионов тонн на одной маленькой горушке. Ну, значит, будут строить завод, фабрику, поселок.

Даже неловко: мировые руды, а разъезд просто помер 68. Так думает старый железнодорожник. «Надо переименовать. Да опять эти минералоги будут смеяться, назовешь их словом, а они тебя этим словом! Не знаю. Да и жарко сегодня, не до крестин. Пойти бы выкупаться в Имандрс, а то невмоготу, тут еще пристал диспетчер: поезжай в Охтоканду, принимай какой-то барак, кляузное дело, и в такую жару! Ну, прости Африка, Африканда какая-то!»

Разъезд был назван Африкандой, и по всему миру на сотнях языков, во всех мипералогиях, во всех музеях стояло отныне гордое слово — Африканда, Больский п-ов, СССР.

Так родилось еще одно слово!

Ей-богу, я верно все рассказал о рождении слова.

Правда, немного приукрасил, но, как говорят, ориентировочно все правильно, спросите хотя бы Перепелкина, диспетчера в Капдалакше, или братьев Сорвановых, что на южном конце Умбоэера рыбу ловят.

АЛМАЗ

Еще мальчиком вырезал я из какой-то петербургской газеты несколько фельетонов о Кимберлийских копях алмазов[46] в Южной Африке. Здесь в простом, бесхитростном изложении русского путешественника рассказывалось о том, как были встречены в Капской колонии алмазы, как их добывают, в какой горячке живут «культурные центры» Трансвааля, как отбирается камень и поступает на рынки Европы и Америки.

Особенно поразили меня описания добычи камня, залегавшего в огромных воронках зеленой породы — кимберлита, отвесные стенки которых то и дело обваливались, погребая под собой десятки, а иногда и сотни кафров-рабочих.

Весь труд по добыче алмаза держался на десятках тысяч кафров, живших в особых, огороженных колючей проволокой сараях. Всюду английские констебли с резиновыми палками следили за рабочими, опасаясь, что неожиданно блеснувший в кимберлите камень ускользнет из цепких рук владельцев копей.

Кафров отпускали на волю в пьяные бары и кофейни-притоны лишь один раз в месяц после очистки и проверки их желудка.

Горячее южное солнце, пи одного деревца, тяжелый каторжный труд, искупаемый в конце месяца стаканом виски или трубкой сладостного опиума.

Ну, а если кто-либо из них пытался ночью проползти через колючую проволоку, то, совершенно попятно и законно, пуля констебля обязана была положить конец его жизни.

В городе — в барах, кофейнях, домах свиданий — там кипела настоящая жизнь белых. Краденые, полукраденые или законные камни переходили из рук в руки — в карточной игре, в бессмысленных пари и просто так, «незаметно» из одного кармана в другой. Визгливая музыка, пьяные возгласы, сделки маклеров, скупка дутых акций, спекуляция участками, прекрасные креолки, шампанское — вот как жила главная улипа белых в Кимберли.

Так добывался алмаз — сверкающая, прозрачная, яерушимая разновидность углерода. Сотни миллионов долларов крупных алмазных синдикатов, сотни тысяч загубленных жизней рабочих!

В Париже и газетах широко оповещают об успехе алмазного бала![47]. Он был организован при содействии алмазных компаний, желавших оживить рынок камня в тяжелые годы послевоенной инфляции.

Все залы и фойе Большой оперы заполнены были «избранным» обществом, сверкали огнями дивные венецианские люстры, блестели пиренейские пестрые мраморы по стенам, нежно светились, как бы внутренним огнем, перила большой лестницы из алжирского мраморного оникса.