Мельник Акимович - Гранитный линкор Страница 22

Горькая, еле заметная улыбка прозмеила тонкие сухие губы полковника: «Нет, не знаешь ты русских!»

— От взятия этого паршивого полуострова зависит судьба всего Севера,— продолжал генерал.— Он у нас, как кость в горле у льва — не можем и шагу вперед сделать, не вытащив этой кости! Но мы ее скоро вырвем!

Журналисты без устали продолжали исписывать свои блокноты. Шредер по-прежнему молчал.

— Что же вы молчите? — раздраженно спросил полковника Фугель.

— Мне нечего сказать, господин генерал! — Шредер покосился на журналистов.

Оставшись в доте вдвоем, генерал сухо бросил:

— Слушаю, полковник! — и, не дожидаясь, когда полковник начнет говорить, добавил:— Кстати, я послал в ставку представление на присвоение вам генеральского звания.

От этих слов в бесцветных глазах Шредера на секунду вспыхнула радость и снова погасла.

— Вас это, полковник, не обрадовало?

— Раньше бы обрадовало, а теперь...

— Странно.— Фугель от удивления даже присел на лафет пушки.

— Я прошу, господин генерал, немедленно прислать мне надежное подкрепление! — Шредер сощурил глаза.— Вы только что сказали, что от взятия полуострова зависит судьба всего Севера, а я говорю, что если мы потеряем Гранитный линкор, то солдаты потеряют веру в нашу победу!

Генерал раздраженно встал.

— Что слышу, полковник?!

— Я делаю все, что от меня зависит. Но не забывайте, господин генерал, перед нами не просто русские, нет! Это русские матросы, сибиряки, воспитанные большевиками. Наши солдаты справедливо называют их «черными дьяволами».

— Ну и что же? Боитесь?

— Боюсь не за себя, за Германию!

— А разве славные егеря не герои Дюнкерка и Нарвика? — процедил сквозь зубы генерал.— Под вашим командованием — лучшие непобедимые рыцари! У русских в три раза меньше штыков, чем у вас, они внизу, вы — наверху; они отрезаны от своих баз, а вы как у королевы за пазухой. К вашим услугам все!

— Я прошу подкрепления! — еще тверже сказал полковник.— Лучше себя недооценить, чем переоценить.—Он ближе подошел к генералу.— Мы, занимая господствующую высоту, наносим большевикам каждый день значительные потери... Но и сами несем не меньше от их артиллерии! А если представить себе, что Гранитный линкор в их руках?

— Этого не может быть!

— Я тоже так думаю, не может... Но их десанты всегда появляются там, где их не ждешь,— Полковник тяжело вздохнул.— Русские взрывают наши склады, нарушают связь, уничтожают укрепленные пункты. И как вам известно, некий капитан Углов уже много раз безнаказанно высаживался в наших тылах! Русские скоро сделают наше пребывание на Севере невозможным. Уже сейчас у многих егерей, по заключению врачей, появляются признаки сумасшествия: им за каждой скалой мерещатся «черные дьяволы», «посланцы смерти».

— Довольно, полковник! — резко оборвал его Фугель.— Вам, видно, тоже всюду мерещатся «черные дьяволы»! — Он помолчал.— Я назвал вас в донесении фюреру «стальным полковником», но теперь вижу...

Сильный взрыв вблизи дота заставил генерала замолчать. От последующих взрывов задрожали железобетонные стены.

— Немедленно подавить огонь русских батарей! — приказал полковник по телефону.

Только что казавшийся безжизненным полуостров зарделся зловещим заревом. Фугель, сжав кулаки, смотрел в амбразуру. Ему стало холодно. Он дрожал, дробно стучали зубы, а тут еще от телефонного аппарата спокойный голос полковника докладывал:

— Два прямых попадания в склад с боеприпасами. Уничтожена минометная батарея. Разбита кухня второй роты. Много убитых. На правом фланге разрушены два железобетонных дота...

После ухода генерала Шредер долго без цели бродил между обледеневших камней. Все ему казалось безразличным, ненужным, даже собственная жизнь. «Стальной полковник! Полковник Семин за то, что не пустил меня на Угрюмый, стал уже генералом! А я... Нет, воевать с Россией гибельно для Германии... Даже Наполеон навсегда похоронил свое могущество на ее бескрайних просторах. Но то была нищая отсталая страна, теперь она стала другой — страшной!..— Шредер вошел на командный пункт.— Не надо было начинать эту войну. Ну, а уж если начали, так надо было кончать, немедленно, после поражения под Москвой. Поход на Сталинград...»

Зазвонил телефон. Простуженный голос начальника штаба доносил:

— На правом фланге русские матросы во время артналета похитили командира одного из батальонов вместе с адъютантом!

«Так, пожалуй, и меня украдут»,— полковник зло погасил недокуренную сигарету.

Опять телефонный звонок, и снова неприятность: катера русских час тому назад ворвались в энский порт и на стоянке потопили эсминец и две баржи с грузом.

«Это уж слишком! — зрачки задумчивых глаз Шредера остановились.— Однако какая дерзость!.. Сознаюсь — любуюсь ими! К черту Мольтке! На свалку Шлиффена! Они плохо учили нас побеждать! Побеждают теперь Суворов, Кутузов и полководец... марксизм! — Он налил стакан коньяку и залпом выпил.— Так можно и самому стать коммунистом, красным! — Налил еще стакан и опять выпил.— Нет, Шредер не красный! Он еще скажет свое слово! Плохо ценит его фюрер! Зато хорошо знают «стального полковника» большевики! Гранитный линкор, созданный Шредером, они запомнят на всю жизнь и, пока я жив, ни один русский не посмеет влезть на его вершину! Я раздавлю их!.. Я... Я...»

Настойчиво звонит телефон.

— Опять эти «черные дьяволы»,— схватив трубку, пьяно кричит полковник.— Теперь кого они похитили? Может, генерала Фугеля?

Почтальон шел из штаба обороны на передний край. Вместительная сумка его была полна писем. Настроение у почтальона было на редкость песенное. Несмотря на рвавшиеся кое-где снаряды, он тихо, взволнованно пел. Голос у него мягкий и задушевный, не поет, а ласково шепчет о любимой родине, о заботливой матери и о большой, нечаянно нагрянувшей любви... Скрипит под ногами посеребренный легким морозом снег, позвякивает за спиной автомат, да по-прежнему ласково звучит голос почтальона.

Слушают его песни сидящие у землянок и в траншеях матросы. Согреваются их давно очерствевшие сердца, и даже Гранитный кажется им не таким грозным...

В левом кармане гимнастерки почтальона лежит толстое, в розовом конверте письмо. Почтальон сам несет его своему адресату... Елене Ильичевой.

Для Ильичевой же в сумке его лежало еще несколько писем и все местные — от матросов и командиров гарнизона Угрюмого. Эти не опасны. Лена обычно их не читала. Но одно письмо!..

Лене сегодня почему-то хотелось плакать.

В землянке было холодно, на душе еще холодней. Ведь сама во всем виновата... Столько времени терпеливо ждала его, а встретились — и на тебе!.. Лучшего придумать не могла: парадным шагом промаршировала мимо, наплевать, мол, на капитана. «Гляньте, как Лена равнодушна к нему! Не хотел столько дней дать весточку о себе, так вот за это... холодное равнодушие...» Но равнодушна ли она к Углову? Ведь обманываешь, Ильичева, сама себя! Эх, Ленка, Ленка, глупая ты, дурочка! Кто ты есть? Чего еще хочешь? Кого корчишь из себя? Недаром говорят матросы: «Лене бы не воевать, а цыплят в инкубаторе выводить». А она, ишь ты, на капитана Углова плюет... Да разве капитану Углову она пара? Ему не такая нужна... Особенный он, особенную ему и надо... Однако что с ней? Почему дрожит, словно в лихорадке? Почему места себе не найдет? Хотя бы Соня скорее пришла, что ли! Лена отыскала под кроватью небольшую чурочку, расколола ее, положила в печку, туда же бросила пачку нераспечатанных, еще вчера принесенных писем, сердито чиркнула спичкой, и непрочитанные письма вспыхнули веселым пламенем.