Александр Филиппов - Искатель, 2014 № 12 Страница 22

Особенно густо кучковался народ у стоек регистрации. Клифт направил свои стопы туда. Так, теперь надо лоха найти. Из тех, что бумажники в задних карманах брюк держат. Человек этот должен не старым быть, служивого возраста. А поблизости — еще пара-тройка таких. Аккуратно подстриженных, со спортивной выправкой.

Вскоре он углядел то, что искал. Правда, то не парень был, а девица. С расстегнутой призывно сумочкой через плечо, к спине передвинутой. Прямо мечта карманника! Запускай руку, тащи бумажник!

Клифт, не раздумывая особо, так и сделал. Подошел, потоптался для виду, а потом — цап!

Его скрутили мгновенно. И когда парни спортивного вида, заломив жулику руки за спину, защелкнули на них стальные браслеты, тот, вопреки всему, лыбился вполне счастливо. И даже пробормотал с благодарностью:

— Чисто сработали, орлы! Прихватили с поличным. От души поздравляю!

Опера из отдела по борьбе с карманными кражами, естественно, по запарке не обратили никакого внимания на двух застывших в растерянности поодаль мордоворотов в строгих черных костюмах.

Несколько дней спустя Клифт чифирил с братвой, сидя за длинным столом в камере следственного изолятора. Передавая кружку по кругу, разглядывал с улыбкой сокамерников, со многими из которых кентовался еще в прежние ходки. Леша-домушник, Расул-майданщик, Мотя Вайнштейн — катала, Ваха-барсеточник. Вот здоровяк Дима Иркутский — этот наверняка опять за гоп-стоп подсел.

И, не выдержав, сказал умиленно:

— Братцы! Как хорошо тут у вас, если б вы знали! И главное, все по-людски, все по-честному…

Павел Амнуэль

ПОВОДЫРЬ

Он сидел в последнем ряду, и его почти не было видно за грузным широкоплечим мужчиной — Флоресом, с кафедры политологии, заглянувшим случайно, так он сам сказал, когда мы столкнулись в дверях. «Название у вашей лекции странное, доктор Голдберг, невычислимые функции. Я думал, что математика — это когда вычисляют».

Молодой человек, время от времени выглядывавший из-за плеча Флореса, смотрел на меня так, будто я был его врагом. Однажды — в середине лекции — обратив на него внимание, я не мог оторвать взгляда, и, когда он исчезал за спиной Флореса, мне казалось, что я продолжал его видеть. Странное ощущение, не из приятных, и отвлекало к тому же.

— Теперь вопросы, пожалуйста, — произнес я традиционную фразу, уверенный почему-то, что первым поднимет руку молодой человек в последнем ряду. И спросит, конечно, о том, как относятся к моим идеям коллеги, не считают ли они эти идеи несколько… гм… вздорными, хотя и не противоречащими современной квантовой физике.

Однако молодой человек не проявлял активности, и я скорее механически, чем с ощущением интересной дискуссии, ответил на вопросы студентов.

— Больше вопросов нет? Спасибо за внимание.

Тогда-то, как на аукционе перед третьим ударом молотка аукциониста, поднялась из последнего ряда одинокая рука, и выглянувший из-за плеча Флореса мужчина сумел огорошить меня вопросом, не имевшим никакого отношения ни к невычислимым функциям, ни к инфинитному анализу, ни вообще к математике или физике. Никто вопроса не понял, а многие и не расслышали, поскольку спешили к выходу.

— Скажите, доктор Голдберг, что вы думаете о случае в заливе Морского змея?

Флорес поднялся, на мгновение загородив от меня вопрошавшего, помахал мне рукой и направился к выходу.

Я мог и не отвечать: отведенное мне время закончилось. Но несколько студентов остановились в проходе, обернулись и навострили уши.

Я выключил и закрыл лэптоп, отсоединил кабель проектора, спрятал компьютер в чехол, перебросил через плечо ремень и только после этого поднял взгляд, надеясь, что, не получив ответа, молодой человек покинул аудиторию. Студентом он не был — мне, во всяком случае, в коридорах или аудиториях не попадался, я бы запомнил.

Он стоял в последнем раду, сложив на груди руки, и ждал ответа.

— Простите, — сказал я, — не знаю, о чем вы спрашиваете.

Мне издалека было видно, как он смутился.

— Я иногда путаю… — Говорил он будто сам с собой, но смотрел мне в глаза, и я поймал себя на том, что иду к нему, хотя нужно было мне в другую сторону: к двери, выходившей в южный, а не восточный коридор.

У молодого человека были прямые светлые волосы, расчесанные на косой пробор, чуть удлиненное лицо, нос коротковатый и будто нарисованный. Лет ему я бы дал тридцать два — тридцать пять. Наверно, он много путешествовал (загар, крепкие мышцы, выправка). Может, служил в армии — в общем, принадлежал совсем не к моему кругу людей, физически обычно расслабленных и уделявших внешнему виду не больше времени, чем требовалось, чтобы бодрым шагом пройтись утром от дома до кабинета в одном из зданий Йельского университета.

— …На самом деле, — закончил он фразу, — когда я приблизился на такое расстояние, чтобы можно было говорить, не повышая голоса и не опасаясь, что услышат посторонние, — я имел в виду не Морского змея, а…

Он запнулся.

— Черепаху, — закончил я механически, не подумав, что совершаю самую большую ошибку в жизни. Название это я третий год старался не вспоминать, и то, что сейчас произнес его вслух, означало… Не знаю, что оно означало — слово вырвалось непроизвольно, а точнее, вытянул его из меня взгляд стоявшего напротив человека, удовлетворенно кивнувшего, когда я прикусил себе язык.

— Залив Черепахи, точно. В гавани Брэндфорда. — Он еще раз кивнул и протянул руку, рассматривая меня настороженно-недоверчиво-подозрительным взглядом. — Меня зовут Лев Поляков. Не Полякофф, как здесь принято, с двумя «ф», а с твердым «в». Вы родом из России, доктор? То есть ваши родители?

Что он знал о заливе Черепахи? Почему спрашивал?

— Вы здесь учитесь или работаете? — Я не мог задать более глупого вопроса, но, когда хочешь перевести разговор, вопросы обычно такими и получаются.

Он покачал головой: ни то, мол, ни другое. Он специально приехал на мою лекцию, чтобы задать вопрос, которого я не ждал?

— Я прочитал пару ваших работ, доктор Голдберг, и прошу прощения, почти ничего не понял. — Теперь он смотрел на меня взглядом скорее смущенным, чем недоверчивым.

— Если вы не специалист, — пробормотал я, думая о другом. Что он знал? Почему спросил?

— Не специалист, — согласился он. — Я был бы очень благодарен, доктор Голдберг, если бы вы разъяснили некоторые положения вашей теории, я имею в виду инфинитный анализ квантовой запутанности, а я взамен сообщил бы то, что помню о происшествии в заливе Черепахи. Помню я немного, но все же…