На взлёт! - Ольга Владимировна Голотвина Страница 22

Да, я понимаю ваше удивление. Халфатийская правящая семья не роднится с королевскими династиями по ту сторону Хребта Пророка. Поэтому король Анзельмо велел устроителям этого союза не болтать о нем заранее – чтобы не оказаться в глупом положении, если дело сорвется.

Было выяснено, что халфатийцы, как и мы, иллийцы, придают большое значение подаркам, преподнесенным невесте. Придворные доложили королю, что в подарке ценится не столько стоимость, сколько изящество. Он должен говорить о хорошем вкусе жениха. По приказу короля были срочно собраны драгоценные изделия Джекко Челли, Туана Горти, Бернара Франусийца и других великих мастеров. Вещи эти отличались изысканностью, но не размерами, а потому вошли в сундучок вроде тех, в каких леташи хранят свои пожитки. Конечно, выглядел этот сундучок изящнее.

Доставить драгоценные сокровища в Халфат собирались по воздуху. Допустить наш корабль за Хребет Пророка халфатийцы отказались – даже ради такого случая. А потому решено было, что у Хребта корабль встретит грифоний патруль и заберет сундучок.

Я тогда командовал фрегатом «Орел Эссеи». Как раз перед этой историей был на северной границе. Там вконец распоясались виктийские пираты, которых возглавлял Харальд Клыкастый... Король Анзельмо велел унять его. Мы этому Клыкастому вышибли все клыки, а его пиратскую гавань пустили пеплом по ветру... Да, это было на территории Виктии. Виктийский конунг затрепыхался было, но быстро сообразил, что из-за погорелых пиратов рискует ввязаться в серьезную войну. Поэтому он сделал вид, что знать не знает никаких летучих грабителей и даже не думал им покровительствовать. Правильное было дело, хорошее. Сейчас бы Свена Двужильного так отделать, а то обнаглел, забыл про судьбу прежнего пиратского адмирала.

Простите. Я отвлекся. Для моей истории имеет значение лишь то, что в экипаже «Орла Эссеи» были потери. Обычно я набирал леташей лично, беседовал с каждым, кого собирался взять на борт. Но тут пришлось поручить это дело помощнику, потому что меня срочно вызвали во дворец.

Там я получил приказ: лететь в город Понто-Риччо, где принять груз, доставленный отрядом королевских гвардейцев. Куда мне с этим грузом дальше – сообщит командир отряда гвардейцев, он же с нами пойдет в рейс.

Так и вышло, что впервые я взлетел с наспех набранной командой. Впрочем, новые леташи оказались ловкими и расторопными. Недоволен я был лишь семнадцатилетней пастушкой по имени Фантарина Леони. Редкое, красивое имя, и собой была хороша, но у меня ж не придворный театр, а боевой корабль. А юная красотка не столько о лескатах заботилась, сколько строила глазки направо и налево. Впрочем дело не страдало, потому что остальные пастухи, потеряв головы, охотно делали за девицу ее работу. Все же я решил: вернемся из рейса – выставлю вертихвостку из экипажа.

Когда мы пришли в Понто-Риччо, мне представили офицера-гвардейца – сеора Джироламо Каракелли... да-да, девочка моя, того самого, который упорно пытается заполучить тебя в невестки. Кстати, он уже тогда был одержим этой идеей, хотя и ты, и его сын были еще детьми.

В ратуше Понто-Риччо мне был вручен сундучок. В присутствии бургомистра сеор Джироламо открыл сундучок, вынул одну за другой драгоценные вещи и сверил с описью, которую ему вручили вместе с грузом. Потом драгоценности вновь уложили в сундучок и запечатали городской печатью Понто-Риччо. Кроме того, мы с сеором Джироламо добавили сургучные оттиски своих перстней-печаток. Это предложил Каракелли – для пущей сохранности.

Я не такой уж ценитель прекрасного, но эти дивные творения рук человеческих поразили меня. Там был букет серебряных лилий в мелкой бриллиантовой росе, были чаши из самоцветов со стенками тонкими, словно бумага. Небольшая золотая конфетница в виде двух женских ладоней, сложенных пригоршней, таких изящных, что хотелось их поцеловать. Была фигурка из серебра и слоновой кости – девочка-подросток, смеясь, поправляет обеими руками растрепанные ветром волосы. Мне тогда показалось, что я слышу ее смех – и что ко мне на миг вернулась юность...

Потом сундучок был доставлен на борт, в каюту сеора Джироламо, и помещен под койку. Матросу, который приходил убирать каюту, строго-настрого было приказано не сдвигать сундук с места.

А над койкой диль Каракелли повесил круглое зеркальце в оправе из золотых цветочных лепестков. Я, помнится, подумал: штучка наверняка дорогая, но после тех прекрасных вещей, которые мы по одной вынимали из сундучка, этот подсолнух выглядит грубо и вульгарно.

Не знал я, что зеркальце это – с хитростью. И сеор Джироламо не знал.

Позже мне рассказали, что среди придворных, устраивавших сговор принца с царевной Гюльби, был некий маг. Имени его не знаю, но был он человеком предприимчивым: всучил придворным за хорошие деньги свое изобретение – вот это самое зеркальце. Маг велел повесить зеркальце над местом, где будет храниться сундучок. И если кто-то хотя бы сдвинет сундучок с места, зеркальце превратится в портрет этого человека. Если сундучок будет украден – в каюте останется изображение вора. А если перевозка завершится удачно, доказательством будет физиономия патрульного халфатийца в обрамлении золотых лепестков.

(Позже, обдумывая всю эту историю, я пришел к выводу, что маг либо имел дар убеждать людей, либо мог как-то давить на придворных. Средство-то не из надежных. Что мешало вору прихватить вместе с сундучком и изобличающее его зеркальце?)

Сеору Джироламо всего не рассказали. Строго велели сначала поставить сундучок под койку, а потом повесить над койкой зеркальце. Как он позже объяснил мне, он догадывался, что вещь волшебная. Но его воображение она не поразила. Ну, зеркало и зеркало. Бриться перед ним не очень удобно, потому что маленькое. Каракелли быстро привык к этой вещице – и забыл о ней.

Полет с самого начала не заладился – северные ветры, грозы. От Понто-Риччо к условленному месту встречи мы шли не напрямик, сделали круг – соблюдали секретность, будь она неладна. Но время до условленной встречи у нас было.

Не знаю, кто поручил Джироламо диль Каракелли охранять сундучок. Вероятно, связи помогли ему получить дело несложное, но почетное. Этот полет мог бы способствовать карьере... Так или иначе, о сундучке он если и беспокоился, то виду не показывал. Со стороны посмотреть, так были у него во время рейса только две заботы. Первая – сдружиться со мной и склонить меня к мысли породниться с семейством Каракелли. Как раз перед этим рейсом я принял опекунство над тобой, Лита, и с раздражением слушал разговоры о твоей свадьбе. Я тебя толком и не знал еще – только подписал, будучи в столице, документы по опеке да сказал пару ободряющих слов