Федор Шахмагонов - Хранить вечно Страница 23

Кольберг разлил по рюмкам коньяк. Поставил рюмку перед Ставцевым.

— Коньяк успокаивает! Это легче, чем виски. Выпили по рюмке.

— Вот видите, Николай Николаевич, — начал умиротворенно Кольберг. — Мои опасения, выходит, не напрасны…

— Кто ему давал здесь явку? — спросил Ставцев.

— Я дал явку!

— Вы, Кольберг? Вы? Лично вы?

— Это я нашел его в Петрограде. Горел мальчик идеей послужить России, пострадать, горел совершить подвиг… Романтика личного героизма, слава и мечты, мечты…

— О чем мечты?

— Я его там разгадал. Странное сочетание. В роду у них декабрист. Страдалец! Отец — генерал… Что же остается для славы? Одним взмахом взметнуться до неба, и надежда, что именно он тот национальный герой, которого недостает России. В таком запале он мог быть полезен. Я ему подсказал, в чем подвиг.

— Это вы организовали их группу?

— У меня под рукой случился надежный человек для такого дела. Жизнелюбец, реалист, хитрая бестия.

— А где он сейчас-то?

— Отбился гранатами! Следите? Совпали показания…

— Он здесь?

Кольберг вздохнул, но от прямого ответа на вопрос ушел.

— Я еще кое-что приберег для вас, Николай Николаевич!

Ставцев снял пенсне, начал тщательно протирать чистым платком стекла.

— Вам Курбатов рассказывал что-нибудь об обстоятельствах своего ареста?

— Рассказывал…

— Что же он вам рассказывал?

Ставцев выпил рюмку, поймал вилкой маслину.

— Что же он вам рассказывал? — повторил вкрадчиво свой вопрос Кольберг.

Ставцев покачал головой:

— Боюсь, Густав Оскарович, вас очень сильно огорчить. Курбатову понадобилось встретиться с вашим искусником. Дело затягивалось. Он почувствовал себя в опасности. Он вызвал через свою невесту и ее подругу Шеврова на свидание. Свидание было назначено в Сокольническом парке. Он пришел на свидание. Шевров опаздывал. Раздался выстрел. Стреляли из темноты. Потом раздалась стрельба, разрывы гранат, и его схватили чекисты. Кого-то преследовали… Дзержинский на допросе, как рассказывает Курбатов, утверждал, что стрелял в него Шевров! А застрелил какого-то очень важного чекиста.

Настала минута удивиться Кольбергу. Он не посчитал нужным скрыть от Ставцева удивление.

— Николай Николаевич! Вы корниловец, вы святой человек в нашем движении. Вам полное доверие! Вы точно передаете рассказ Курбатова?

— Точно, Густав Оскарович! Мы сделали с ним долгий и трудный путь! Было время поговорить… Не совпадают показания?

— В том-то и дело, что очень совпадают! А совпадения не должно быть! В одной детали, правда, не совпадают!

Кольберг встал, прошелся по мягкому ковру, который начисто глушил его легкий, крадущийся, кошачий шаг.

— Задали вы мне задачу, Николай Николаевич! И Кольберг очертил рукой в воздухе большой знак вопроса.

К месту назначения Проворов прибыл сутки спустя после Ставцева и Курбатова. Он так их и не догнал до перехода через линию фронта.

Приехал в солдатской одежде по надежным документам. Но сколь они ни были надежны в дороге, в адмиральском логове ими пользоваться было бы опасно. Поэтому надо было идти на явку и там уже выработать план действий с местными людьми.

Поезд пришел днем. Проворов легко смешался с толпой.

Старик, хозяин дома, был лудильщиком. В зимнее время дома сидел, летом отправлялся в поход по окрестностям, по деревням, по селам и казачьим станицам. Старый подпольщик, большевик, работал в подполье, работал на связи. Это был самый надежный адрес.

Но как бы ни был надежен, Прохорыч, так звали старика, сразу сказал Проворову, что денек он его передержать может, на большее не рискнет. В городе строгий режим. Колчаковская полиция весь город перерыла, среди рабочих идут повальные аресты, работает и контрразведка, делать ей больше пока нечего, как прочесывать весь город.

У Проворова еще в Москве были выправлены документы. Это были документы почти подлинные, на его имя. Документы проходившего воинскую службу на германском фронте солдата. И части были отмечены правильно. Здесь не было нужды вносить путаницу какой-либо легендой. Укажешь часть, а вдруг у Колчака служит офицер той самой части?

В легенду входила служба в Красной Армии. А потом дезертирство. Пробирается, дескать, к своим, в свое село. Надоело шагать с винтовкой. Дезертиров из Красной Армии Колчак подбирал. А это как раз и нужно было.

Но в дороге возникла новая ситуация. Проворову удалось сойтись со Ставцевым. Теперь можно было попытаться прибегнуть к его покровительству. Как найти Ставцева? Прохорыч советовал переодеться в тряпье и выйти просить милостыню на билет на перекресток неподалеку от штаба. Ставцеву, если он в городе, не миновать штаба.

Проворов перевязал глаз бинтом, взял костыль и вышел к перекрестку с раннего утра. Место бойкое.

Он не беспокоил проходящих офицеров, высматривал Ставцева. Должен же был он пройти в штаб.

И вот они! С Курбатовым идут! Рядышком. Ставцев в форме подполковника, Курбатов в форме подпоручика.

Вот она, решающая минутка! Если Курбатов вел двойную игру, то игра эта уже раскрыта. Что ему грозило, если бы он рассказал всю правду в контрразведке? Что? Ровным счетом ничего. В крайнем случае его заставили бы продолжать игру, посмеялись бы, порадовались, что ловко выскользнул из рук ВЧК. Сам выскользнул, Ставцева выручил, Нагорцева и Протасова… Даже за подвиг зачлось бы.

Страшна только первая минута встречи. Если Курбатов открылся, тут же его и задержат. Если колчаковская контрразведка пошла на игру, сразу не задержат. Сразу не задержат, останется возможность присмотреться, определить, ведется ли игра, а тогда и найдется возможность вовремя скрыться.

Ставцев как будто помятый и грустный. Курбатов бодро вышагивает строевым шагом, кокетничая своей отличной выправкой.

Ставцев и Курбатов шли прямо на него. Проворов отступил на шаг от забора и протянул руку.

— Подайте солдатику! Домой пробираюсь… На дорогу нет денег!

Ставцев было посторонился, Проворов вдруг отбросил костыль, вытянулся во фронт и воскликнул:

— Ваше-ство! Ваше высокоблагородие!

Ставцев, удивленный таким превращением, оста ноли лея. Курбатов растерялся. Он сразу узнал Проворова, но не торопился это открыть. По наитию решил, что лучше будет, если узнает его Ставцев.

Проворов сорвал повязку с глаза.

— Честь имею! Ваше высокоблагородие! Простите за ради Христа!

Около уже собирались любопытные. Они тоже видели чудесное превращение.