Сергей Наумов - Искатель. 1979. Выпуск №3 Страница 23

«Могут быть и подметные слухи, — подумав, заключил Апраксин. — Но травленая солонина… и на галере Змаевича матросы стали мучиться странными болестями живота. С начала похода провиант не менялся, все были здоровы, а теперь болеют… И еще на трех судах то же самое. Десять человек умерло. Баталия еще не началась, а уже потери…»

К вечеру отписал царю, что идет «со господом, поелику возможно», проверяя фарватер; узкий пролив Березунда уже остался позади, скоро Гангут…

Мимо проплывали островки с меловыми отмелями и галечными обрывами. В дымке жаркого дня тонули далекие зубчатые берега. Там стояли мачтовые боры на низких дюнах, а за ними начиналось буреломное чернолесье — вотчина сов, кукушек и всякого зверья.

Вдали, за разрывами дымки, показался полуостров, лесистой хребтиной похожий на огромное чудовище, припавшее мордой к воде.

Антон вскинул руку.

— Это и есть опасный Гангут! — ткнул он пальцем в голубоватую марь. — Пошлет бог — обойдем и его, укроемся в Абоские шхеры. Тогда считай, что мы уже в Ботническом заливе…

«А дальше куда?» — думал Розенкранц, всегда настороженно ловивший разговоры матросов. Посиживая на носу галеры, у самой пушки, он перебирал в уме возможные планы Петра.

Вернувшись после многодневной разведки шхерных фарватеров, Змаевич взволнованно доложил Апраксину, что, следуя впереди флота, он благополучно подошел на малой скампавее к самому Гангуту и оттуда увидел в открытом море шведские корабли… Насчитал более двадцати вымпелов…

Той же ночью финн куда-то исчез. Змаевич поискал его на всякий случай в трюме — вдруг заболел? — и тяжко задумался. Но разбираться было некогда.

К утру шведская эскадра приблизилась, и генерал-адмирал без труда различил неприятеля в подзорную трубу. Длинная цепь кораблей грозно перерезала путь…

Змаевич срочно был отослан в Ревель с донесением — Апраксин просил Петра подойти к Гангуту с корабельной эскадрой.

11

В просторной кают-компании фрегата «Полтава» густо чадил светильник, подвешенный к закопченному потолку. Словно масляное пятно на бумаге расплывался в табачных пластах дыма бледный язычок пламени. Терпко пахло густым настоем красок, смолы.

На просторном столе в беспорядке лежали готовальни, военные карты, лоции. Отдельной грудой высились непрочитанные жалобы, грамоты, челобитные и подметные письма.

Ягужинский, ругаясь, докладывал разбойные дела. Одновременно теребил огромный ворох бумаг — искал для прочтения самое спешное. Петр сидел молчаливый, небритый, с тревожным сердцем. В каюте ждал с докладом прибывший с Гангута Змаевич.

Продолжая слушать генерал-адъютанта, Петр подвинул к себе груду писем. Начал спешно просматривать жалобы, перескакивая красноватыми глазами со строки на строку. Совал гусиное перо в каменную чернильницу и наискось писал резолюции или недовольно откладывал челобитную.

Наконец, Ягужинский выловил нужную бумагу и, далеко относя разглаженный свиток от глаз, зачитал крамольный донос:

«Промышленным людям, и всем посадским, и купцам, и гостям, и гостиные сотни в Санкт-Петербурге от разбоя неведомых воров в торгах их и во всяких промыслах чинятся убытки и разорение. По розыску многие люди взяты со дворов, да не виновники…»

Петр бросил писать, отшвырнул гусиное перо. Лицо побледнело до синевы. Растопыренными пальцами вцепился в рытый бархат, рванул к себе скатерть.

— И там плетут паутину! Как только я уехал — сразу за кистени взялись! — и уже жалующимся голосом: — Царевича с толку сбивают… Солонина на кораблях отравлена… Тайная канцелярия с ног сбилась, но розыску пока конец не виден…

Ягужинский поддакнул:

— Истинно разбойничают, ваше величество! — со скрипом почесал бровь, выждал, чуть бледнея, — читать далее? К тому же есть еще спешные отписки Разбойного приказа, Берг-коллегии, Синода, Адмиралтейства и Земского приказа…

Петр остановил на нем тревожно-тяжелые глаза. Кисло покривился в безмерной устали — такой вдруг тошнотой его окатило от всей этой горы известной волокиты. Повел рукой.

В каюту врывался нарастающий свист ветра. Первые порывы шторма уже вздымали пенные клокочущие валы. Волны накатывались на борт фрегата, гулко разбивались и захлестывали палубу шипящими потоками.

С мрачным лицом, утюжа тылом ладони непокорные усы, Петр выслушал Змаевича. Быстро записал что-то в дневнике, швырнул гусиное перо. Спросил жестко, напирая на слова:

— Так, значит, голым морем неприятеля миновать никак нельзя?… Боярские отговорки! — и другим голосом: — А много ли там шведов?

— Да почитай, государь, весь флот их стоит поперек пути. Как раз при Гангуте, у самого мыса… Как бы не пришлось зимовать в Тверминском бае…

Каюта сильно пошла из-под ног. Затем страшный вал налетел на борт — с пушечным гулом разбилась волна. Фрегат задрожал.

— Зимовать?! — Петр потемнел, жилистые кулаки тяжело давили лоции. Долго молчал.

— Ежели не помочь корабельным флотом. — робко продолжил командор.

— Каким флотом? — оборвал царь. — У меня боевых — всего два фрегата! А протчие — покупная дрянь! Ходоки никудышные. Пушек нет, команды не обучены. Годны только издали показаться — для числа вымпелов. Но и это лишь малая малость противу других досад…

Палуба ходила ходуном, Петр прошагал ровно, тяжело вынося левый ботфорт, — хрястнул дверью.

— Дозорный! — ветер сносил и рвал голос царя. — Сколько насчитал?

— Еще три корабля! — рассыпался ответ с верха мачты.

— Зорче глядеть! — Петр перекричал шторм.

— Есть глядеть… о-рче!

Петр вернулся — весь в зернистых брызгах. Ботфорты мокрые, в следах пены. В кольцах волос — бусинки воды.

— Друзья объявились, — сплюнул. — Англичане…

— На подмогу пришли? — робко понадеялся Змаевич.

— От той подмоги пришлось отойти в гавань — под заслон крепостных батарей…

— Союзники ведь. Может, все же купцы? — Командор улыбнулся недоуменно, даже сконфуженно.

Петр не ответил. Помолчав, приказал Ягужинскому выйти в море на фрегате и проведать, с каким намерением пожаловали союзники. Генерал-адъютант прошелестел по ковру — полубегом бросился из каюты. Змаевич продолжал вопросительно смотреть. Царь заговорил:

— Кто их знает? Честь у них, что одежда, — легко скидается. А купец ихний — солдата похлеще при оказии. Ненадежны они в дружбе и весьма завистливы.

Вдоль переборки каюты послышались скребущие, будто крадущиеся шаги. Петр, ухмыляясь, потянулся к светильнику, хотел потушить. Но в дверь уже вежливо стучали. Царь проскрипел Змаевичу шепотом: