Юрий Пересунько - Искатель. 1982. Выпуск №5 Страница 23

XII

«Крым» шел своим курсом на Ялту. Убаюканные бирюзовым небом и иссиня-черной гладью моря, на котором не было ни одной морщинки, радовались круизу пассажиры, а Ирина Михайловна, подобно зафлажкованной волчице, металась по судну, срывая свою злость на официантках и коренщицах, и не могла найти то единственно правильное решение, которое помогло бы вырваться из страшной неизвестности, что настигла ее после того страшного утреннего звонка. «Ах, Монгол! Ах, подонок! — почти шипела она, оставаясь наедине с собой. — Решил весь банк сорвать… Ну что ж, посмотрим, чья возьмет!»

Теперь ее пугало все: и сможет ли мать перехватить до Монгола брошь, и то, как она будет расплачиваться за Часовщикова, — все. Впрочем, последнее ее волновало пока что меньше всего: при первой встрече, если таковая и произойдет, она как-нибудь отбрешется, насулит золотые горы, а потом… При этой мысли у нее злорадно растягивались губы. Потом она будет в Риме. Но главное сейчас паучок. Бриллиантовый паучок. «Господи, какая же я дура, что доверилась Монголу! Ведь видела, видела, что это за тип, а вот на тебе…»

Совершенно выбитая из колеи всеми этими мыслями, Ирина Михайловна сослалась на головную боль и ушла к себе в каюту, где ее ждала в холодильнике непочатая бутылка коньяка. Умом она понимала, что не надо бы сейчас напиваться, да она и не хотела пить, но при всем этом прекрасно осознавала, что хочет она этого или нет, а бутылка коньяка будет вскоре откупорена, и она рюмка за рюмкой будет выцеживать тяжелый, вонючий коньяк, пока не придет пусть временное, но все-таки облегчение и все эти страшные мысли, от которых хотелось повеситься, отойдут на задний план.

Заперевшись в каюте, она тут же сбросила туфли, отшвырнув их далеко в угол, открыла холодильник, извлекла из него бутылку «пятизвездочного армянского» и, прихватив низкую пузатую рюмку, тяжело плюхнулась в кресло, блаженно вытянув ноги.

От первой же рюмки Ирина Михайловна почувствовала, как начал отступать сковывающий, гнетущий страх. Профессиональным движением она плеснула в рюмку еще коньяка, и тут в дверь постучали. Ирина Михайловна сунула бутылку с фужером за кресло, пробормотала несвязное «войдите».

На пороге стояла Таня Быкова.

Увидев молоденькую официантку, заставившую ее так испугаться, ее, директора ресторана, Лисицкая начала медленно приходить в ярость. Она пристально смотрела на Быкову, и ее тонкие, красивые ноздри едва заметно двигались.

— Ну? — коротко бросила наконец.

— Ирина Михайловна…

— Я уже сорок лет Ирина Михайловна! — оборвала ее Лисицкая. — Короче можешь свою мысль разжевать?

Не ожидавшая подобного, Таня опешила и, не зная, что ответить, замолчала, ошалело уставившись на свою начальницу.

— Ну, чего молчишь? Рожай мыслишку-то.

— Вы обещали девочкам дать выписку из новых таможенных правил. Так, может, я сейчас возьму? Чтобы успеть к политзанятиям подготовиться.

— «Выписку… Из новых таможенных правил…» — передразнила Быкову успевшая захмелеть Ирина Михайловна. — А что это вы, собственно говоря, засуетились? Или, может, совесть не чиста?

— Что-о? — в первую минуту даже не поняла Таня.

— А то, что слышала! — оборвала ее Лисицкая. — Нечего овечкой прикидываться. А выписку завтра получите. Все ясно?

— Да как вам не стыдно? — Лицо официантки побелело, она сжала кулачки и почти выкрикнула в злое красивое лицо: — Вы… Вы сами!.. А на нас… — И выбежала в коридор, хлопнув дверью так, что задрожала переборка.

— Ишь ты!.. — выругалась Ирина Михайловна и достала из-за кресла бутылку. Теперь уже не было того страха перед неизвестностью, а только злая, лютая ненависть к Монголу тяжелым гнетом давила на мозги, не давала больше ни о чем думать.

Пыльный, пропахший креозотом пристанционный поселок, куда Парфенов привез Монгола, был тих и безлюден. Монгол заставил Парфенова разузнать, где живет Лиза Яновна, и, только когда они разыскали ее покосившийся от старости дом и приметили место, где можно неплохо спрятаться, он вылез из машины и отпустил Николая обратно в Одессу. Оставшись один, забрался в полуразрушенный сарай и стал наблюдать за сморщенной, невысокого росточка старушкой, которая хлопотала по хозяйству.

Где-то после полудня, когда раскаленное солнце заметно осело над степью, старушка вдруг засобиралась, сложила в соломенную кошелку какие-то крынки, яйца, еще что-то и, накинув на голову белый платок, засеменила со двора. Ключ от навесного замка, которым заперла хату, она сунула в щель около правого окна. Монгол дождался, пока старушка скроется из виду, и, воровато оглянувшись, выскользнул из сарая, быстро открыл дверь и, навесив замок так, чтобы было похоже, будто дом заперт снаружи, вошел в прохладную тишину хаты.

Цепким взглядом он окинул старомодный, подточенный тлей буфет, громоздкий стол, покрытый чистенькой скатеркой, божницу в углу, допотопный шкаф, видно, самодельной работы. Вокруг стола и вдоль стены, которая окнами выходила во двор, стояли табуретки. На другой стене, над железной кроватью с потускневшими шишечками, в деревянных рамках висели выцветшие фотографии и вырезки из какого-то журнала.

От всего этого веяло одиночеством и бедностью, и Монгол сначала далее остановился в растерянности, подумав, уж не надула ли его Ирина.

Первый беглый осмотр за окнами и в буфете ничего не дал. Изредка Монгол выглядывал в окошко и, убедившись, что хозяйки еще нет, продолжал все так же методично, не пропуская ни одной расщелины в стенах, искать то единственное место, где должен был храниться бесценный «паучок». Прошло, наверное, не менее часа, Монгол уже перебрался к самому дальнему углу, от которого вела дверь в маленькую, с одним узеньким оконцем кухоньку, как вдруг, будто что подтолкнуло его, рванулся к окну, осторожно выглянул из-за шторки.

В калитку входила Софья Яновна, мать Ирины.

Остолбеневший в первую секунду, Монгол резко качнулся от окна, бесшумно отпрыгнул к двери, выскользнул в сени. Он заранее приметил место, где можно было бы скрыться в случае чего, и теперь, быстро поднявшись по рассохшейся, грубо сколоченной лестнице, нырнул в приоткрытую чердачную дверцу.

«Черт! Откуда она здесь? Случайно приехала или Ирка навела? А зачем бы ей это? Неужели про этого барыгу пронюхала?» Вопросы один за другим лезли в голову, и он не мог ни на один из них ответить.

Вскоре вернулась и хозяйка дома. Увидев гостью, защебетала, засуетилась, начала хлопотать по хозяйству, чтобы накрыть стол. Однако Софья Яновна резким, визгливым голосом оборвала ее, спросила грубо: