Виталий Мелентьев - Искатель. 1975. Выпуск №3 Страница 24

«Черт, чего он все время придирается? — подумал Андрей, но отметил: — Сигнал сбора не помешал бы».

— А я филином закричу, — сказал Грудинин. — Знаешь, как филин кричит?

— Слыхивал…

— И еще. Ты, Гафур, как пойдешь, елочки, подрост то есть, заламывай. Верхушечки. Легче возвращаться будет по таким заметкам.

Они разошлись. Грудинин выбрал высокую сосну с густой кроной и стал снимать сапоги.

— Зачем? — спросил Андрей.

— Если в сапогах лезть — смола к ним пристанет. А смола пахнет сильно и долго.

Ну что скажешь? Знает солдат дело. Знает. А командир не знает.

Может, и Сутоцкий потому такой ершистый и ревнивый, что видит — дела идут не так, как следовало бы. Но сколько ни перебирал в памяти свои поступки и решения, найти в них ошибочные Андрей не смог. Все вроде бы правильно. Все от души, для дела. Не для себя, а для дела, а все-таки что-то идет не так, как хотелось бы. Может быть, слишком рано он взялся командовать? Ведь и отделением на войне не покомандовал…

Подобрав для себя подходящее дерево, он тоже снял сапоги…

С первыми лучами солнца вдалеке взревел танковый мотор, и Андрей отметил — танкисты на месте. Мотор поработал, потом опять взревел и стал отдаляться. Через некоторое время донеслись приглушенные лесом выстрел и почти совсем не слышимая пулеметная дробь.

Видимо, противник и в резерве не забывал о боевой подготовке. Очевидно, оборудовал где-нибудь танкодром и ведет себе занятия. Совершенствует боевую подготовку.

На смену первому мотору взревел второй, потом опять донеслись выстрелы. От дороги донесся шум тяжело груженных машин. Он удалялся медленно, натруженно… И снова послышался выстрел и через некоторое время рев танкового мотора.

Над лесом низко проплыл маленький, вероятно, связной самолет, и, проследив за ним, Андрей заметил, что над его бортом свешивается голова в авиационных очках — «консервах». Похоже, летчики кого-то ищут. И почти сейчас же вдалеке раздался собачий лай — заливистый, злой, нетерпеливый.

Андрей впервые за все время вздрогнул и оглянулся по сторонам. Он все перенес бы спокойно, но лай немецких сторожевых собак… Это страшно. Это лагерь, это неудачный побег и оскаленная, с уже желтоватыми клыками собачья морда над лицом. И жаркое, вонючее ее дыхание. И глаза. Злобные… Да нет, не злобные. Это мягко — злобные. Звериные. С темно-розовыми от старательности и боевого возбуждения белками. Собака не лаяла, не рычала, она топтала грудь и норовила вцепиться в горло, а Андрей подставлял ей руку, а второй рукой толкал ее. Собачий поводырь молча бил по этой руке плетью. Той самой, которой он, вероятно, наказывал и собаку. И тогда другие охранники смеялись — весело и громко. А собака нажимала на него всей тушей, словно стараясь выслужиться, доставить удовольствие своим хозяевам…

Укусы болели долго, но не гноились. Говорили, что в собачьей слюне есть какая-то сила…

Собака — это страшно. Сама по себе ерунда, а вот в сочетании фриц и собака — страшно. Они как бы сливались, дополняли друг друга и уничтожали последнее, что есть в человеке человеческого. Оставалось только звериное стремление выжить. Любой ценой. Пусть оторвут руку, пусть ногу, но — выжить.

Подул ветер, и собачий лай больше не повторился. Андрей вытер испарину и постарался сосредоточиться. Но это удалось не сразу. Давнее ощущение, что все идет не так, как надо, вернулось и стало предчувствием беды. Какой, почему, Андрей не понимал, но чувствовал: что-то сменилось в округе, что-то идет не так, как ночью или даже утром.

«Вот вернутся ребята, и мы сообща решим, что делать. И как делать», — думал он и понимал, что это отговорка, успокоение себя.

Все знали, что делать — сторожить танкистов, и как делать — бесшумно и незаметно. А он, командир, должен следить за выполнением этого приказа и учить, как нужно сделать, чтобы его выполнить.

Учить… А он всегда знает, как нужно делать?

Ребята вернулись чуть позже, чем он их ожидал. И оба странные. Сутоцкий злой, с раздувающимися ноздрями чуть вздернутого носа. Он ненавидяще поглядывал на бледного, с поджатыми губами, словно закаменевшего Шарафутдинова. Они сразу прошли в сосновые заросли, что окружили несколько старых, далеко отстоящих друг от друга сосен, и залегли. Что ж… И появились грамотно, и замаскировались правильно.

Матюхин сошел на землю, обулся и тоже улегся возле ребят.

— Докладывайте.

— Пускай эта силявка докладывает! — прошипел Николай и отвернулся.

— Старшина Сутоцкий! Вы, кажется, забыли, что получили боевой приказ! За его невыполнение — расстрел! В любом месте!

Николай круто повернулся с боку на бок и приподнялся на локтях. Видно, он сразу заметил во взгляде младшего лейтенанта нечто такое, что подсказало: Матюхин на пределе. А каков предел на войне, Сутоцкий знал…

— Дорога действительно есть. Даже улучшенная и, видно, прорубленная. Движения войск не наблюдалось. Прошла одна легковая машина и с десяток грузовых с досками. Линий связи не обнаружили. Все.

— А вы что заметили, товарищ Шарафутдинов?

Гафур попытался было вскочить, но Андрей придержал его за плечо.

— Лежи.

— То же самое, товарищ младший лейтенант.

— Понятно… Какая машина, Сутоцкий? Какие доски?

— Ну какая?.. Обыкновенная… Крытая… Маленькая…

— Сколько человек в ней сидело и кто?

— Не успел рассмотреть. А рассмотрел бы — документы принес.

— А доски какие?

— Чего ты пристал? — возмутился Сутоцкий. — Обыкновенные доски!

«Больше я этой неврастении терпеть не буду! — решил Андрей. — Как и панибратства. Сегодня же поговорю с Николаем. Если не понимает сам, нужно подсказать, а то и заставить».

— А вы, Шарафутдинов, что скажете?

Гафур быстро, остро-вопросительно посмотрел на Николая.

— Машина странная, товарищ младший лейтенант. Ехала медленно и на ямках очень тяжело скрипела. Прямо переваливалась. Сидели в ней двое. У шофера справа — пулемет. У второго офицера, он в высокой фуражке, — автомат.

— Пулемет сквозь стекло?

— Так точно, товарищ младший лейтенант. Я очень удивился — как это сквозь стекло? Потом смотрю — правильно, в стекле — дырка. И стекло странное — как бы туманное.

— Так… А доски какие?

— Это не доски, товарищ младший лейтенант. Это бруски такие, опиленные, квадратные.

— А почему вы не доложили обо всем замеченном старшему в группе?

Гафур опять взглянул на Сутоцкого и промолчал.

— Старшина, а вы почему у него не расспросили обо всем замеченном? И что это за машина? Она действительно с пулеметом?

— Ну, с пулеметом… А какое это имеет значение? Доски какие-то… На лесозаготовки сюда приехали, что ли?