Станислав Лем - Искатель. 1963. Выпуск №1 Страница 24

— С автоматом — значит командир, — говорил один. — Надо допросить.

— Есть приказ кончать их на месте, — возразил другой, и Хосе понял, где он. Он слышал, как подошел офицер и начальственным тоном приказал: если «террорист» сможет идти, доставить его живым.

— Майор любит допрашивать командиров.

Солдат ткнул партизана ботинком, и Хосе, преодолевая тошноту, поднялся на ноги. Его обыскали, отняли пропуск для контрольных постов Освобожденного района.

Хосе осмотрелся. Португалец деловито обходил раненых партизан, осматривал и неторопливо стрелял в голову. Один бамбунду был мертв, и португалец брезгливо отвернулся от него. Когда очередь дошла до Зоао, мальчик закричал и попытался подняться. Португалец придавил его башмаком на толстой подошве, выстрелил в висок.

Хосе рванулся из рук врагов и едва не упал от слабости. Солдат, от которого пахло вином, связал ему назад руки и ткнул для острастки кулаком под ребра.

Все двинулись к озеру. На берегу остановились, рассматривая черную гладь. Хосе замер: белые чашечки кувшинок были забрызганы грязью, и это могло вызвать подозрение португальцев. Но они спокойно переговаривались — перейти ли им озерко или обойти его. Хосе прислушивался, ждал. Наконец пошли в обход. Все! Не знают, ничего не знают! Ноги его налились силой, зашагали увереннее. Не знают. Он вернется сюда, он убежит!

Вооруженные автоматами португальцы выходили на тропу, узким тоннелем пробивавшую заросли, несли трофейные винтовки и ружья. Хосе пересчитал добычу врагов: семнадцать винтовок и ружей. Восемнадцатый — его автомат. Значит, весь особый отряд уничтожен. Он, командир, остался один. Носильщики, даже если кто-нибудь из них и спасся, не знают этого леса и никогда не найдут озерка. Теперь он, Хосе, не мог умереть. Он должен вернуться за оружием…

Хосе шел среди врагов по зеленому коридору. Пламенели цветы лиан-ротангов. Все, что росло, тянулось к солнцу и свету. Фикусы-душители карабкались по стволам деревьев, оплетая их, сжимая в цепких смертельных объятьях. Хрипло кричали в ветвях серые попугаи. Но Хосе ничего не замечал, раздавленный поражением и свалившейся на него страшной ответственностью. Он видел перед собой лица убитых товарищей. Это он, плохой командир, виноват в их смерти.

Тут командир вспомнил Секулу — видно, из-за него погибло несколько отрядов в саванне. Но как сумел он предать особый отряд? Хосе вдруг вспомнил о длинноголовом Динанге, к которому Секулу бегал перед выходом отряда из фуэсе. Хосе часто видел их вместе. Ясно — Динанга навел на партизан парашютистов. Хорошо еще, что длинноголовый не знал об оружии. Секулу сам услышал о нем только на контрольном пункте.

Вечерело, когда они вышли к затянутой дымкой тумана деревушке баконго. Три десятка хижин с травяными крышами стояли, сбившись в несколько кругов. На краю селения горбатилась большая полуразрушенная хижина — дом собраний, в котором, как видно, уже никто не бывал. За деревней темнели поля маниоки и ямса. Свиньи, худые и проворные, уставились на солдат маленькими глазками.

Несколько коз паслись на привязи. Ни одной коровы во всей деревне — страшная нагана, которую разносит муха цеце, свалила весь крупный скот.

Загорелый колонист с белой — от шляпы — полоской на лбу ввел Хосе в хижину старейшины деревни. Коптилка тускло освещала темные стены. Старейшина — баконго лет шестидесяти, с худыми голенастыми ногами и добрым испуганным лицом — молча, покорно смотрел на вторгшегося португальца.

Колонист приказал Хосе сесть к стене, смахнул с тумбочки деревянные фигурки и уселся на нее, пристально вглядываясь в пленного. В глазах его горела ненависть.

— А я тебя, кажется, знаю, — сказал он тихо, едва сдерживаясь. — Ты был на моей плантации, когда террористы сожгли ее! — Взгляд португальца гвоздем вонзился в Хосе: он хотел видеть, как задрожит от ужаса пойманный «террорист». Но Хосе только пожал плечами.

— Где это было? — спросил он безразличным тоном.

— Еще спрашиваешь, бандит? Не помнишь плантацию Фазенда-Примавера? — Португалец неотступно следил за лицом Хосе.

— Фазенда-Примавера? Не слыхал, — сказал Хосе нарочито спокойно и отвернулся. Он был на плантации с партизанами, когда началось восстание в марте шестьдесят первого года, и не сомневался, что колонист тут же застрелит его, если узнает. Теперь он вспомнил этого поселенца. Его схватили тогда собственные «контрактадо» — «законтрактованные» с помощью полиции рабочие, — но он как-то ухитрился удрать. На миг Хосе вновь увидел горящее дымным пламенем бунгало и разъяренных контрактадо, валящих ударами острых мачете кофейные деревья. — Похожих людей много. Белые всегда путают нас. А ваш офицер велел доставить меня живым.

На лице португальца появилось сомнение: уж слишком спокойно говорил пленный. Ствол автомата медленно опустился вниз. Плантатору не хотелось понапрасну ссориться с офицером парашютистов.

— Все равно тебя пристукнут, — сказал он злобно. — Всех вас надо… Ну, скажи: зачем террористы сожгли мою плантацию?

— Что утром положишь в горшок, то вечером найдешь в своей ложке, — неторопливо ответил Хосе. — Деревья рубить не нужно, килека (правда)! Это наши деревья. Вы забрали их вместе с нашей землей. Разве португальцам тесно дома, что они гонят нас с земли наших предков?

— Килека! — передразнил португалец. — Обучай вот их всему, а они вместо благодарности тебя же прирежут.

— Кому нравится работать под плетью бесплатно или за анголар в день?

— Анголар? — раздраженно сказал поселенец. — А еда? Да ты знаешь, что за каждого контрактадо мне пришлось дать чиновнику департамента туземных дел взятку в десять раз больше, чем я плачу рабочему за полгода? Если вас не бить, вы и этот анголар не оправдаете.

Поселенец встал, позвал с улицы солдата и ушел. Солдат уселся на тумбочку и принялся чистить автомат, не глядя на пленного.

Старейшина поправил тонкий огонек коптилки. Руки его до самых локтей страшно распухли.

— Что у тебя с руками? — спросил Хосе. Он подумал, что старик мог бы освободить его ночью.

— Ой, брат, бараматола.[2] Двести ударов. Начальник округа приказал послать двадцать рабочих для компании «Котонаяс», а у нас одни старики да дети. Все молодые на плантациях и в отрядах. Собрал только одиннадцать человек, даже семилетних отправил. Да простят меня предки за это. И вот двести ударов.

Хосе покосился на солдата: судя по светлой, незагорелой коже, он недавно прибыл в страну и едва ли знал язык киконго.[3]

— У этих парашютистов есть приказ, — сказал Хосе, — сжечь все деревни, которые восстали. А вас перестрелять, килека-килека! Хосе знает. Уходи сегодня в лес и другим скажи!