Владимир Михайлов - Искатель. 1964. Выпуск №2 Страница 25

Но долго размышлять, собственно, было не о чем.

Очевидно, все придется начинать сначала.

Я разложил на циновках собранный за эти четыре месяца материал. Его никак нельзя было назвать бедным. Здесь были сейсмограммы, полученные с помощью КМПВ[5] обработанные результаты гравиразведки, профильные разрезы, структурные карты. Казалось бы, я мог быть спокоен, собрав столь убедительные данные о бесперспективности района на нефть. Не виноват же я в том, что на Оберре не оказалось нефти! Вот и Пирсон предсказывал, что я здесь ничего не найду. И все же я знал, что, несмотря на формальную убедительность вороха карт, миллиметровок и калек, у меня нет морального права на какой бы то ни было определенный вывод. И не потому, что я мало работал. До сих пор у меня в ушах шумят отголоски сейсмических взрывов, а язык сохранил сладковатый вкус тетрила. По скольку раз в день я делал косой срез на огнепроводном шнуре и, прижав спичечную головку к пороховой начинке, чиркал о нее серой! Потом отбегал подальше и, открыв рот, ожидал взрыва. Как кадры бесконечной киноленты, мелькают у меня перед глазами самописцы сейсмографов, капсюли-детонаторы, пачки взрывчатки и бухты лакированного шнура.

Ни одна из полученных мною сейсмограмм даже отдаленно не напоминала ту, единственную, которую я обнаружил в бюваре Пирсона. Естественно, что каждый раз я испытывал неизбежное разочарование, ведь я искал не вообще, а нечто определенное, кем-то когда-то найденное. Искал — и не находил. Что ж, постоянное разочарование и каждодневное открытие, что ты ищешь не там, где надо, могли породить в итоге чувство недовольства собой. Ведь и крепчайшие базальты и гнейсы рушатся под незаметными, но постоянными ударами капель воды.

И все же…

Нет, я не мог найти ответа на мучившие меня сомнения! Что-то знакомое вдруг выплывало из плотного клубящегося тумана, сверкало перед глазами, как пыль в косом световом луче, но стоило протянуть руки, и оно ускользало. Что же это было? Все усилия припомнить, понять, осмыслить приводили к прямо противоположному результату. Напряжение мозга рождало забвение. Так иногда вдруг забываешь хорошо знакомое слово. И бесполезно его вспоминать. Оно придет когда-нибудь само, нужно только перестать о нем думать, отвлечься, переключиться.

В который раз сравниваю я свои сейсмограммы с той единственной и неповторимой и нигде не нахожу столь характерного и выразительного двойного зубца.

— Beg your pardnon, sir,[6] — отвлекает меня Махди, — завтрак готов.

Мы садимся завтракать. В ноздри бьет ароматный пар. Под ложечкой рождается сладкая спазма. Голод берет свое, и я на время забываю о сомнениях и сейсмограммах. Махди испек в листьях папоротника отличного чешуйчатника. Бело-розовое мясо легко отделяется от колючего хребта. Особенно вкусны жаберные крышки. Я высасываю их жирные горячие мешочки, как клешню краба. Батат также превосходен. Жаль, что нет сметаны! Со сметаной было бы вкуснее. На десерт — маисовый початок, консервированная колбаса с подливкой из жженого сахара и чай с ромом. Отличный завтрак!

— Спасибо, Махди! Все необыкновенно вкусно. Теперь можно покурить и обсудить наше скверное положение.

Но мне оно уже не кажется столь скверным. Не знаю почему, но я уверен, что выход найдется и все будет хорошо.

— Послушайте, Махди. Так что же это был все-таки за зверь, который напал на нас вчера на реке?

— Я так думаю, что это летучая лисица.

— Лисица? Что-то не похоже… Агрессивен, щелкает зубами. Нет, летучие мыши так себя не ведут. А может, это и есть кангамато? Ведь чудовище показалось нам черным только потому, что оно летело на закат, а на самом деле оно могло быть красным.

— Я не верю в кангамато. Это все сказки.

— Так почему же вы так испугались вчера?

— Не знаю… Только в красную ящерицу я не верю.

— А мистер Пирсон верит. Он не считает это сказками и суевериями. Кстати, вы давно знакомы с мистером Пирсоном?

— Первый раз я увидел его в вашем доме, когда пришел сообщить, что рабочие сбежали в Джелу.

— Ах, да, помню, помню… Значит, до этого вы не знали Пирсона?

— Лучше будет оставить в лагере все, как есть. На дорогу возьмем только самое необходимое. Остальное продовольствие нужно упрятать, чтобы не утащили муравьи, — неожиданно сказал Махди, собирая остатки завтрака в полиэтиленовый мешок.

— Значит, вы предполагаете, что наш уход дело решенное?

— Разумеется, сэр.

— Да, очевидно… Ну, хорошо! Готовьтесь к походу. Выступим к вечеру, как только спадет жара.

— Да убережет нас аллах от болезней и ифритов! — серьезно ответил Махди.

— А в аллаха вы верите, Махди?

— Аллах акбар. Мой отец был мухтаром,[7] а я два года учился в Аль-Азхаре.

— Аль-Азхар? Это город?

— Нет, господин, это знаменитый мусульманский университет в Каире. Я не закончил его только потому, что мураби — арендаторы моего отца — сожгли наш дом и весь урожай. Они разорили нас.

— А какую часть урожая отдавал ваш отец своим мураби?

— Четвертую! Как везде! Это же наша земля!

Глаза Махди засверкали, ноздри расширились, брови сошлись у переносицы. Внезапно он встал и молча вышел из палатки.

— Подождите меня, Махди! Я помогу вам спрятать продовольствие.

Нам не удалось покинуть лагерь в этот день. Работы оказалось гораздо больше, чем я представлял себе сначала. Мы провозились до вечера. Особенно много хлопот было с провиантом. Мы складывали его в большие жестяные банки и заливали крышки сургучом так, что не оставалось ни малейшей щели. Потом мы завертывали банки — в полиэтиленовую пленку, которую на всякий случай посыпали нафталином.

Но Махди так боялся муравьев, что предложил сверх этого зарыть наши сокровища в землю. Я велел ему отойти подальше и вырыть небольшую ямку глубиной в три-четыре фута. Связав вместе четыре двухсотграммовые тротиловые шашки и вставив в одну из них детонатор с отрезком шнура, я аккуратно опустил заряд в ямку, засыпал землей и утрамбовал. Потом я поджег выведенный на поверхность шнур.

Ухнул взрыв. В тростниках зашуршали комья выброшенного грунта. В сгущающемся сумраке дно воронки казалось черным, как ночная тень. Мы решили отложить погребение нашего провианта до утра.

Жемчужно-солнечное утро было наполнено треском насекомых и птичьим щебетом. В тростниках еще прятался туман.

Дно воронки, к моему величайшему удивлению, оказалось заполненным водой. Она уже успела отстояться и превратиться в сумрачное колодезное зеркало. Сначала я предположил, что ночью прошел дождь, но все вокруг было сухо. Откуда же тогда вода?