Владимир Щербаков - Искатель. 1979. Выпуск №2 Страница 25

— Когда у меня есть время, то я вызываю сам. Подождите там, снаружи.

— Не могу. У меня не так много времени, — пояснил инспектор.

— Да ведь это же!.. — Побагровев от гнева, чиновник выскочил из-за письменного стола.

— Терпение, коллега, — сказал Нидл, переходя на серьезный тон. — Я из уголовной полиции.

Чиновник мгновенно утихомирился.

— Мне нужна справка об одной иностранке, которая живет в Вене, — сказал Нидл и сел, не дожидаясь приглашения. — Звать ее Нина Ковалова, она владеет «Черкесским баром» на Бертлгассе.

— Что вы хотите знать об этой даме?

Чиновник вскочил, пододвинул лестницу к шкафу, поднялся по ней и тут же спустился с розовой карточкой в руках.

— Любопытно, — сказал он, — никаких конкретных данных. Только пометка тайной полиции об изъятии.

— Вы и есть тайная полиция? — удивился Нидл.

— Да, но эта карточка, как видите, не у меня. Я не знаю, где она. Попытайтесь поискать на Цедлицгассе.

Нидлом овладело неприятное чувство. «С Коваловой что-то не так», — подумал он.

Через пять минут Нидл был у знакомого ему комиссара Шотте на Цедлицгассе. Шотте тут же поручил секретарше разыскать документы, касающиеся Коваловой.

— Материалы были затребованы группой «С», — доложила секретарша. — Вы тогда были в отпуске, господин комиссар.

— Группа «С» министерства внутренних дел? — воскликнул Нидл. Он смотрел на Шотте, а тот на него.

— Вы обожжетесь на этом деле, — заметил наконец Шотте. — Это пустой номер.

— Но я должен хоть что-то знать.

— Никто не обязан что-то знать, — сказал Шотте. — Для чего вообще вы ведете розыски?

— По делу Фридемана, — ответил Нидл.

Шотте нахмурился.

— Оставьте это, Нидл, и придержите Шельбаума.

Но не таков был Нидл. Он считал: коль дано задание, его надо непременно выполнить. Четверть часа спустя он уже был на Херренгассе, где доложил о себе в отделе 17.

Когда потом Нидл вспоминал о разговоре, его всякий раз заново охватывало чувство негодования. О явке в этот отдел надо докладывать предварительно за четыре недели в письменной форме, да еще по меньшей мере часа два просидеть на скамейке. На этот раз его принял сам начальник сектора, к которому он и заходить-то не собирался…

— Вы хотите посмотреть на материалы относительно этой Коваловой? — холодно спросил начальник. — Почему?

— Мы ведем расследование по делу Фридемана, — ответил Нидл.

— В настоящее время мы перерегистрируем иностранцев, проживающих у нас длительное время, — сказал начальник сектора. — Я не могу в это вмешиваться.

Инспектор молчал. Он понимал, что это была пустейшая отговорка. «С каких пор министерство внутренних дел занято такими мелочами?» — хотелось ему спросить.

— Вы идете по ложному следу, — закончил начальник сектора.

Когда Нидл доложил Шельбауму обстановку, обер-комиссар длительное время хранил молчание. Затем сказал:

— Постепенно я кое-что начинаю понимать.

— Следовательно, мы оставим Ковалову в покое? — констатировал Нидл.

— Нет! — резко сказал Шельбаум. — Пусть группа «С» имеет свои основания для ее охраны. Но нам никто не помешает выяснить, какую роль она сыграла в деле Фридемана.

— Ты думаешь, мой дядя был непорядочным человеком? — спросила Карин Петера. Они сидели у нее дома и долго беседовали о том, что случилось в последние дни.

— Я не имею в виду его отношение к женщинам, — сказала она. — Иногда у меня возникает такое чувство, что будто на самом деле он был совсем другим человеком. Возможно, он вел двойную жизнь.

— Возможно, — согласился Ланцендорф.

Он взял со стола коробку и достал сигарету.

— Ты не понимаешь меня, — печально сказала Карин. — Вовсе я не думаю, что он сегодня был одним, а завтра другим. Речь идет об ином.

Петер Ланцендорф поискал спички в кармане.

— Отчего же, — сказал он, — я понимаю. Пусть твой дядя, допустим, и имел сомнительные качества, но это не дает оснований предполагать самое наихудшее.

Карин вздохнула с облегчением. Заметив, что Петер так и не нашел спички, она вышла в другую комнату и, вернувшись, протянула ему серебряную зажигалку. Он прикурил, машинально рассматривая зажигалку, и увидел инициалы: «ЭЛ».

— Чья это? — спросил он.

— Моя, — ответила она. — Ее я получила от моего дяди. Ты можешь оставить ее себе. Я ведь не курю.

Он не считал себя вправе принимать подарок, но не хотел обидеть Карин.

— Здесь не твои инициалы, — сказал он.

— Так ведь она и не предназначалась мне в подарок, — сказала она с легким раздумьем. — Когда я убирала комнату, то нашла ее в ночном шкафчике. Хотела отдать, а он сказал, чтобы я ее выбросила на свалку.

— На свалку?! — воскликнул Ланцендорф. — Серебряную зажигалку!

Карин кивнула.

— Потому-то я ее и сохранила.

— Откуда она у него?

— Она была в числе закладных вещей, которые клиенты при носили в обеспечение кредита, — ответила Карин. — Если кто-то своевременно не расплачивался, то вещь переходила в собственность кредитора. Так, по крайней мере, он объяснил мне.

— Не ломбард же был у твоего дяди, — с недоверием произнес он.

— Конечно, нет, — сказала она. — Но это имело какое-то отношение к его делам.

Петер Ланцендорф еще раз оглядел маленькую серебряную вещичку, и в голове его внезапно возникло воспоминание, от которого перехватило дух.

Сегодня в первой половине дня Петер несколько раз пытался дозвониться до Роберта Гофштеттера, того самого школьного товарища, который устроил его в институт, а сам ушел в редакцию «Абендпост». Дозвониться удалось лишь после обеда. Роберт сказал, что если он придет к нему около четырех часов, то еще застанет его в редакции. О чем идет речь? О процессе Армбрустера, проходившем четыре года назад? Он попросит достать материалы из редакционного архива. Вот почему Петер старался быть пунктуальным. Роберт его уже ждал, теряя терпение.

— Папка здесь, — сказал он. — Для чего она тебе нужна? Институт ведет исследования по затратам времени на процессы по особо тяжким преступлениям? Чем только вы теперь не занимаетесь! Надеюсь, найдешь, что ищешь. Но мне надо уходить на пресс-конференцию в транспортном управлении. С дорожными происшествиями в последнем квартале делается черт те что. Вот дело с Фридеманами куда веселее. Как? Ты был там в связи с допросом? И этот господин уже висел на суку на берегу Старого Дуная? Ты можешь располагаться у меня, пока не покончишь с делом. Потом отдай папку секретарше в семнадцатой комнате.

Ланцендорф перевел дух, когда Гофштеттер ушел. Дрожащими руками он открыл папку. Процесс по делу Армбрустера длился тогда три дня. Самая важная для Ланцендорфа деталь гласила: «…Местонахождение сумки убитой до сих пор осталось невыясненным. В сумке предположительно находились автоматический карандаш, пудреница, связки ключей, губная помада, вышитый носовой платок и серебряная зажигалка. Последние две вещи с инициалами «ЭЛ»…»