Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур Страница 25

Он прошел в гостиную и звонком вызвал стюарда.

– Доброе утро, сэр.

– Пожалуйста, принесите мне виски с содовой, – неуверенно попросил Гаррик.

– Конечно, сэр.

Гаррик не стал разбавлять виски лимонадом, но выпил как лекарство. И, словно по волшебству, сияние снова возникло и согрело его. Он даже не наделся на это.

Он прошел в комнату Энн. Она порозовела во сне, волосы густой копной лежали на подушке.

– Доброе утро, дорогая.

Гаррик наклонился, поцеловал ее, и его рука накрыла одну ее грудь под шелком ночной рубашки.

– Гарри, ах ты озорник!

Она хлопнула его по руке, но не зло, а игриво.

В их компании была еще одна пара новобрачных; молодожены возвращались на свою ферму под Кейптауном – семьдесят пять акров лучших виноградников на всем мысе, по словам мужа. Энн и Гаррику пришлось уступить настойчивым приглашениям и пожить у них.

Питер и Джейн Хьюго были прекрасной парой. Влюбленные, достаточно богатые, принятые в лучшем обществе Кейптауна.

Энн и Гаррик провели у них шесть недель.

Они съездили на гонки в Милнертон.

Выкупались в Мюзенберге в теплом Индийском океане.

Устроили пикник в Клифтоне и ели раков, только что пойманных и зажаренных на костре.

Охотились с собаками и загнали двух шакалов после дня скачки по Готтентотской Голландии. Обедали в Крепости, и Энн танцевала с губернатором.

Они бродили по базарам, полным товаров из Индии и других восточных стран. Энн получала все, что хотела. Себе Гарри тоже кое-что купил – серебряную узорчатую фляжку отличной работы. Она помещалась во внутреннем кармане, не создавая выпуклости. И с ее помощью Гаррик держался наравне с остальными.

Потом наступило время отъезда. В последний вечер за ужином они были только вчетвером; всех печалило предстоящее расставание, но они весело смеялись общим воспоминаниям.

Джейн Хьюго немного поплакала, когда на ночь поцеловала Энн. Гарри и Питер задержались внизу, прикончили бутылку и поднялись наверх рука об руку. У двери спальни Гаррика они обменялись рукопожатием. Питер неловко сказал:

– Жаль, что вы уезжаете. Мы так к вам привыкли. Разбужу вас утром пораньше, и мы сможем еще покататься, пока не отойдет пароход.

Гарри потихоньку переоделся в ванной и прошел в спальню. Его деревянная нога не стучала по толстому ковру. Он подошел к своей кровати и сел, чтобы отстегнуть протез.

– Гарри, – прошептала Энн.

– Дорогая, я думал, ты спишь.

Послышался шелест, и из-под простыни показалась приглашающе протянутая рука Энн.

– Я хотела пожелать тебе спокойной ночи.

Гарри подошел к ее кровати, неожиданно вновь испытывая неловкость.

– Сядь на минутку, – сказала Энн, и он присел на край. – Гарри, ты не знаешь, как я наслаждалась последними неделями. Это были самые счастливые дни моей жизни. Спасибо за них, супруг мой.

Энн подняла руку и коснулась его щеки. Свернувшись в постели, она казалась очень маленькой.

– Поцелуй меня, Гарри.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб, но она быстро передвинулась и подставила губы.

– Если хочешь, можешь лечь ко мне, – прошептала она, все еще не отрывая губ. И одной рукой откинула простыню.

Так Гарри оказался в ее теплой постели. Голова Энн еще кружилась от вина; молодая женщина была особо страстна, что характерно для ранней беременности. Все было замечательно.

Нетерпеливо, готовая вести его, она опустила руку и недоверчиво застыла. Там, где полагалось быть твердости, мужской и высокомерной, она встретила только мягкость и неуверенность.

И Энн захохотала. Даже выстрел не мог ранить Гаррика так глубоко, как этот жестокий смех.

– Убирайся в свою кровать!

Глава 25

Энн и Гаррик были женаты уже два месяца, когда вернулись в Тёнис-крааль. Гипс с руки Гаррика снял врач Питера Хьюго.

Они выбрали окружную дорогу, в объезд города, и пересекли мост через Бабуинов ручей. На вершине подъема Гаррик остановил лошадей, и они посмотрели на ферму.

– Не понимаю, почему ма переехала в город, – сказал Гаррик. – Ей не обязательно было делать это. В Тёнис-краале всем хватит места.

Довольная Энн молча сидела рядом с ним. Когда Ада, получив их телеграмму о браке, написала им в Кейптаун о своем переезде, Энн испытала облегчение.

Как ни молода была Энн, она была достаточно женщиной, чтобы понять – Ада ее не любит. О, свекровь была вежлива и любезна при встрече, но взгляд ее темных глаз смущал. Эти глаза смотрели слишком глубоко и видели то, что Энн предпочитала скрывать от всех.

– Нужно повидаться с ней как можно быстрей. Она должна вернуться, ведь Тёнис-крааль и ее дом, – продолжал Гаррик.

Энн чуть подвинулась на сиденье. «Пусть остается в своем доме в Ледибурге, пусть сгниет там», думала она, но отвечала ласково:

– Тёнис-крааль теперь принадлежит тебе, Гарри, а я твоя жена. Возможно, твоя мачеха знает, что лучше. – Энн взяла его за руку и улыбнулась. – Поговорим об этом в другой раз. А сейчас – скорее домой. Поездка была долгой, и я устала.

Гаррик, сразу встревожившись, повернулся к ней.

– Мне ужасно жаль, моя дорогая. Как я невнимателен!

Он стегнул лошадей, и они начали спускаться к ферме.

На зеленых лужайках Тёнис-крааля цвели канны – красные, розовые и желтые.

«Какая красота, – подумала Энн. – И все это теперь мое» Она посмотрела на высокую крышу и тяжелые желтые ставни, когда коляска двинулась по подъездной дороге.

В тени веранды стоял человек.

Энн и Гаррик увидели его одновременно. Высокий, с широкими, квадратными, как перекрестие виселицы, плечами он вышел из тени на солнечный свет и стал спускаться по ступеням. Он улыбался, и на его смуглом лице сверкали белые зубы – прежняя неотразимая улыбка.

– Шон, – прошептала Энн.

Глава 26

Шон впервые заметил его, когда они остановились напоить лошадей. Накануне в полдень они отделились от колонны Челмсфорда и поехали на северо-восток на разведку. Патруль крошечный: четверо белых всадников и с полдюжины нонгааи – солдат из дружественного натальского племени.

Он взял из рук Шона узду.

– Подержу, пока ты пьешь.

Голос его был звучным, и Шон заинтересовался. Он посмотрел в лицо этому человеку, и то, что он увидел, ему сразу понравилось. В белках глаз нет желтизны, нос скорее арабский, чем негроидный. Кожа цвета темного янтаря и блестит, словно смазанная маслом.

Шон кивнул. В зулусском языке нет слова «спасибо», как нет слова «прости».

Шон наклонился к ручью и напился. Он давно хотел пить, и вода показалась сладкой; когда он выпрямился, на его коленях были мокрые пятна, а с подбородка капала вода.

Он взглянул на человека, державшего его лошадь: набедренная повязка из хвостов виверры – ни погремушек, ни плаща, ни головного убора. Щит из черной необработанной кожи и два коротких рубящих копья.

– Как тебя зовут? – спросил Шон, заметив, какая широкая у этого человека грудь и как играют мышцы живота – точно песок на ветреном берегу.

– Мбежане.

Носорог.

– Из-за твоего рога?

Он радостно засмеялся – его мужское достоинство должным образом оценили.

– А тебя как зовут, нкози?

– Шон Кортни.

Губы Мбежане молча зашевелились, и он покачал головой.

– Это трудное имя.

И за все долгие последующие годы он ни разу не назвал Шона по имени.

– По коням! – крикнул Стеф Эразмус. – Пора ехать!

Они снова сели на лошадей, взяли поводья и ослабили крепления ружей. Нонгааи, отдыхавшие лежа, встали.

– Пошли, – сказал Стеф. И первым с плеском двинулся через ручей.

Его лошадь присела и прыжком поднялась на противоположный берег, и все последовали за ней. Они двигались цепью в высокой траве, свободно держась в седлах; лошади шли спокойно.

Рослый зулус бежал у правого стремени Шона – делая длинные шаги, он держался вровень с лошадью. Время от времени Шон отрывал взгляд от горизонта и смотрел на Мбежане – почему-то ему было очень спокойно рядом с ним.