Алекс фон Берн - База-500. Смертельная схватка Страница 26

— Обергруппенфюрер! Убедительно прошу меня выслушать, — продолжал настаивать я.

— Выкладывайте, Герлиак, — мрачно отозвался Бах.

— Я приму награду только тогда, когда будут награждены те мои подчиненные, которые внесли наибольший вклад в проведение операции: СС-гауптштурмфюрер Рудаков и СС-шарфюрер Голубец. Остальные участники операции так же достойны наград, внеочередных званий и, безусловно, отпусков, — нам всем надо поправить нервы, обергруппенфюрер!

— Ах, вот вы о чем! — смягчился Бах. — Разумеется! Штадле, распорядитесь, чтобы Герлиаку дали ручку и бумагу… Нет! Ему тяжело писать самому: пусть он продиктует вам представление на тех своих людей, которых считает нужным отметить, — и немедленно мне на подпись!

— Да, обергруппенфюрер! — с готовностью отозвался Штадле.

— Еще что — нибудь, Герлиак? — обратился ко мне Бах.

Я вспомнил о Марте, но не знал, как сказать об этом Баху.

— Есть еще человек, оказавший нам очень важное содействие, — осторожно сказал я. — Это буквально были наши глаза и уши в атмосфере страха и подозрительности, насажденной агентами НКВД. Этот человек тоже должен получить достойное вознаграждение, обергруппенфюрер.

— Разумеется, и свою агентуру среди местного населения вам необходимо отметить, — согласился Бах. — Все операции против бандитов обречены на провал, если мы не имеем агентуры в оперативных районах. Штадле все запишет!

Бах ушел, оставив меня наедине со Штадле.

— Штадле! — решительно обратился я. — О людях, которые мне помогли… У них могут быть большие проблемы! А на этой территории им вряд ли можно гарантировать безопасность за пределами базы-500. Я прошу вас издать приказ о том, что по моему усмотрению, в соответствии с оперативными интересами, допускается нахождение на территории базы тех людей, чье пребывание там я сочту необходимым.

— Герлиак! — нахмурился Штадле. — Я понимаю, что у вас может быть…э-э… свое видение обстановки… Но территория базы не является вашей вотчиной: это весьма секретный объект. Вы понимаете, что нахождение там посторонних лиц означает вопиющее нарушение правил секретности?

— Штадле, на самом деле действительно секретным объектом является лишь часть территории базы-500! — воскликнул я. — Поймите, что есть люди, за которыми партизаны начнут охоту! И даже Минск будет для них небезопасен.

Черт возьми, эти люди работали на нас, и они имеют право на безопасность!

— О ком идет речь? — деловито осведомился Штадле. — Сколько людей?

— Пока один, — ответил я. — Но в ближайшем будущем может быть больше. Подумайте, что вы можете сделать.

Штадле задумался, затем сказал:

— Я подготовлю приказ, в котором будет фраза о том, что «на территории базы в несекретных секторах допускается нахождение лиц, включенных в состав отдельного батальона СД „Люблин 500“ по приказу командира батальона, либо выполняющих его специальное задание, связанное с обеспечением безопасности объекта». Под это понятие подпадут ваши агенты из местного населения, которых вы используете. Разумеется, вся ответственность за возможные последствия ляжет на вас. Вы согласны?

— Да, — ответил я и облегченно закрыл глаза. Это было решением проблемы пребывания Марты со мной на территории базы. А битва за Марту стала теперь самой главной битвой в моей жизни.

Марту допустили до меня на следующий день. Устроил это Рудаков: он объяснил, что Марта исполняет обязанности врача нашего батальона и должна знать, как осуществлять послеоперационное лечение выздоравливающего командира.

Я был чертовски рад ее видеть. Нет, эта фраза не передает всей полноты чувств, которые я испытал, увидев, как в мою палату вошла Марта,

Вошел ангел, который явился спасти меня. Я никогда прежде не ощущал такой тяги к жизни! Даже если бы я был весь изрешечен пулями, я все равно бы ожил и пошел к ней навстречу!

— Здравствуй, — тихо сказала Марта. Она сказала это по — русски.

— Здравствуй, любимая, — так же тихо и так же по- русски ответил я.

Она бросилась в мои объятия, словно надеялась: я закрою ее от всего мира. От злого и несправедливого мира, в котором мужчины играют в непонятные и очень жестокие игры.

— Все будет хорошо, милая, все будет хорошо, — исступленно шептал я, гладя Марту по голове. — Я никому тебя не отдам, родная. Никому!

— Рудаков сказал мне, что мы уедем туда, где нам никто не будет угрожать. Это правда? — спросила Марта, доверчиво прижимаясь ко мне. Она хотела всего лишь спасти детей. Она поверила, что лишь я в сложившихся обстоятельствах могу спасти детей. И я их спас, отпустив самолет целым и невредимым в нарушение приказа Баха. Теперь она верила только мне.

— Да, милая! Это правда, — совершенно искренне ответил я. Я знал, что пойду на все, чтобы ее защитить.

— Мы уедем туда, где только я решаю, что должно случиться, — продолжал вещать я голосом проповедника… или сказочника. Но сила сказки и проповеди заключается только в одном: им должны верить. Марта верила.

— Ты так всемогущ? — улыбнулась она.

— Абсолютно! На территории в полтора квадратных километра, — подтвердил я. В сложившихся обстоятельствах это было абсолютной правдой. Пока.

От первого лица: Генрих Герлиак, 7 октября 1942 года,

Вайсрутения, Беловежская пуща, база-500

В начале октября я вернулся на свою базу. Я отсутствовал долго и поэтому пристально вглядывался в детали обстановки, пытаясь определить, насколько хорошо Вахман в мое отсутствие руководил повседневной жизнью базы. Мои опасения подтвердились: он руководил повседневной жизнью базы СЛИШКОМ хорошо.

Личный состав был построен к моей встрече на плацу. Вахман четко отдал рапорт, а затем, когда я немедленно решил ознакомиться с деятельностью базы, сопроводил, давая пояснения.

Все было образцово, придраться не к чему. В помещении штаба царили идеальный порядок и деловая обстановка. Короче, все успокаивающее и вселяющее уверенность. Лишь в кабинете Вахмана я заметил изменение, вызвавшее странное ощущение беспокойства: появился огромный сейф.

— Это что за сооружение? — спросил я начальника штаба, кивнув на сейф.

— Для хранения секретной документации, оберштурм- баннфюрер, — отрапортовал Вахман.

— Откройте, — приказал я. — Что там? — спросил я, небрежно касаясь папок.

— Документация батальона, — ответил Вахман.

— Я просмотрю бумаги, — небрежно бросил я, усаживаясь за стол. — Распорядитесь, чтобы мне принесли кофе. И что — нибудь поесть.