Алистер Маклин - 48 часов Страница 26

— Что ж, хорошо. Я ищу место, в котором можно было бы спрятать большой моторный катер. Метров двенадцать — пятнадцать длиной. При этом речь может идти и о большом ангаре, и о каком-то укромном месте в бухте или в устье реки, прикрытом сверху деревьями, где можно бросить якорь. И все это в районе между Ислэем и Скаем.

Он протяжно свистнул.

— Приличное расстояние! Между этими двумя островами несколько сотен километров побережья, не считая малых островков. В сумме эта трасса, видимо, насчитывает несколько тысяч километров. Сколько вы отводите для этого времени? Месяц?

— Десять часов. До захода солнца. Мы сразу можем отбросить все заселенные места, все места, где возможен лов рыбы, а также все районы регулярных морских рейсов. Это меняет ситуацию?

— Еще бы! А что вы, собственно, ищите?

— Я уже говорил — укрытый катер.

— О’кэй, это ваше дело. Откуда начнем?

— Летим на восток до побережья, потом километров тридцать на север, чтобы оказаться в тридцати километрах южнее места старта. Затем обследуем пролив Торбэй, а также острова на запад и север от Торбэя.

— Через пролив Торбэй проходит путь регулярного пассажирского рейса.

— Верно, но эти пассажирские суда ходят только два раза в неделю. Мы же отбрасываем только те пути, по которым суда ходят ежедневно.

— О’кэй, пристегните ремень и наденьте шлем с наушниками. Нас порядочно потрясет. Вы, надеюсь, не страдаете морской болезнью?

— Отнюдь. А зачем наушники?

В жизни мне не приходилось видеть такого головного убора, а тем более таких наушников. Десяти сантиметров в ширину, не меньше трех толщиной, сделанные из пористой резины. Миленький микрофон на стальной пружине был прикреплен к шлему так, что находился прямо у губ.

— Они защищают уши, — ответил лейтенант. — Ваши барабанные перепонки вполне могут не выдержать гула мотора, и тогда вы оглохнете по крайней мере на неделю. Чтобы было понятно, вообразите себя в стальном барабане, по которому бьет дюжина пневматических молотов. Приблизительно такое начнется, как только мы полетим.

И действительно, гул был именно таким, как он обещал. Даже в шлеме с наушниками я чувствовал себя, как в этом его барабане, и казалось, что они совсем не смягчают звук. Рев проникал в каждый уголочек моего мозга через все кости лица и черепа. Зачем эти наушники? Но стоило только чуть-чуть отвести от уха наушник, чтобы понять, что именно имел в виду лейтенант, говоря о лопнувших барабанных перепонках. Он не шутил, и даже с наушниками через несколько часов полета я чувствовал, что у меня лопается голова. Время от времени я поглядывал на темное, вытянутое лицо молодого валлийца, сидящего рядом со мной. Он спокойно сносил этот грохот в течение многих лет. На меня же пришлось бы уже через неделю надевать смирительную рубашку. Подбадривало меня только сознание, что мне не придется пробыть на борту этого вертолета неделю. Всего восемь часов. Впрочем, они и так показались мне длиною в год.

Первая же часть нашего полета оказалась первой среди целого ряда неудач, которые ожидали нас в течение дня в самых разных местах. Через двадцать минут полета я увидел речку, впадающую в море. Мы пролетели над ней вверх по течению километра два, когда кроны деревьев, растущих по обеим ее берегам, полностью сомкнулись.

— Я хочу посмотреть, что там, — возбужденно прокричал я в микрофон.

— О’кэй, я видел тут место, подходящее для посадки. Метров четыреста отсюда.

— Зачем? У вас же есть воздушный трап. Вы не можете спустить меня на нем?

— Если бы вы знали столько, сколько знаю я, на тему ветра скоростью восемьдесят километров в час в узком ущелье, вы наверняка не предлагали бы мне этого даже в шутку. Я надеюсь все-таки доставить свою машину на базу в целости и сохранности.

Он повернул вертолет и посадил его в прикрытом скалой месте. За пять минут я добрался до деревьев, а еще через пять был уже снова в вертолете.

— Ну и что?

— Ничего. Речка перегорожена огромным упавшим дубом. Там никто не пройдет.

— Можно было специально его положить.

— Исключено. Ствол весит по крайней мере три тонны и явно давно там валяется.

— Ну что ж, не могло же нам повезти с первого раза.

Через несколько минут мы опять наткнулись на устье реки. И хотя она казалась мелковатой даже для лодки, мы все-таки направились вверх по ее течению. Однако уже в восьмидесяти метрах от устья вода покрылась молочно-белой пеной, какая бывает только над порогами, и мы вынуждены были вернуться.

Был уже ясный день, когда мы достигли самой северной точки определенного мною маршрута. Плоское побережье уступило тут место высоким отвесным скалам, почти вертикально падавшим в море.

— Это далеко тянется? — спросил я, указывая на восток.

— Около двадцати километров, до бухты Лардж.

— Вам знакомы эти места?

— Я часто там бываю.

— Есть там какие-нибудь пещеры, впадины?

— Ни одной.

Собственно, именно такого ответа я и ожидал.

— А в той стороне? — я указал пальцем на запад, где сквозь пелену дождя и низких туч проступало гористое побережье. Скалы там тоже вертикально сходили к морю до самого входа в пролив Торбэй.

— Там даже чайки не вьют гнезд, можете мне поверить.

Я поверил ему, и мы полетели обратно к месту старта, откуда повернули на юг. Между островом Торбэй и шотландским побережьем поверхность моря была покрыта толстым слоем белой пены. Мощные остроконечные волны беспрерывной чередой катились на восток. Нигде не было видно ни одного судна, даже самые крупные из них укрылись в гавани. Наш вертолет бросало в воздушные ямы, он дрожал и трясся, как обезумевший поезд, сходящий с рельсов. Если говорить честно, часа такой езды было более чем достаточно, чтобы возненавидеть все вертолеты на свете на всю оставшуюся жизнь… Правда, когда я представил себе, что нахожусь сейчас в море на «Файркрэсте», у меня появилось некоторое уважение к вертолету, а особенно к искусству его пилота.

Мы пролетели километров тридцать на юг, если, конечно, можно назвать полетом эти скачки в воздухе. К тому же эти километры троекратно увеличились, поскольку мне надо было обследовать все проливчики между островами и материком, все естественные гавани, все фиорды. Мы летели на высоте шестидесяти метров, иногда даже меньшей, потому что резкие порывы дождя исключали работу «дворников», и, чтобы увидеть поверхность моря, иногда приходилось спускаться до уровня волн. Но, несмотря на все это, я был уверен, что мы ничего не пропустили в этом районе. Мы видели все, и не увидели ничего.

Я посмотрел на часы. Было полдесятого. Время шло — результатов не было.