Виктор Вучетич - Искатель. 1976. Выпуск №6 Страница 26

Что делать-то будем, Анатольевна? — спросил Женька с досадой.

— Неча меня… — поднялся у костра Антип. — Неча меня в расход списывать. Я еще ого-го! — воскликнул он, но покачнулся на ослабевших ногах и завалился бы прямо в пламя костра, не подхвати его Женька.

— Ну вот… — протянул парень. — Ты б уж не хорохорился, старый. Ты теперь молчи да слушай.

— Поваляюсь, вылежусь… Ты сам таежник, Евгений Петрович.

Нервы Ларисы были напряжены до крайности. Вот теперь, почти что ухватив за хвост жар-птицу, уходить не солоно хлебавши? Такое не снилось ей в самом жутком сне. И, сжав кулаки, она застучала ими по коленям и едва не взвыла, не разжимая зубы:

— Да что ж это такое? Как быть-то, Петрович?

Оказавшись вдруг в центре внимания, Евгений Петрович, которого по отчеству называл за последние годы разве только судья, когда Звонарев выступал в качестве ответчика по делу о незаконной охоте на медведя, — так вот, оказавшись в центре внимания столь нежданно-негаданно для себя, Женька почесал на затылке шрам, оставленный на память медведем, вздохнул и сказал:

— По закону уходить надо…

Пичугина сложила ладони у груди и, оборотившись к Антипу, жалобно, совсем по-детски, произнесла дрожащим голосом:

— Дедушка Антипушка, родной, потерпи денек… Ну два… Два всего денечка потерпи. Петрович, ну ты попроси его.

— По закону уходить надо, Анатольевна. В тайге закон свят.

— Ник-куда вы не пойдете! — твердо, как мог, сказал старик. — Не решился я вас одних оставить, так нечего мне душу выматывать. Три дня пути — коль суждено, оно по дороге помру. Нет — и здесь выкарабкаюсь. Одно — не гадал, что в тяжесть стану.

— Уходить надо по закону! — словно выругался Звонарев.

Был он зол и не глядел ни на кого, потому что не ему такие дела решать, не ему в судьях ходить.

Словно догадавшись о мыслях Звонарева, Пичугина отрезала:

— Два дня будем здесь.

Антип всплеснул руками:

— Вот молодец!

— Ты вот что, Анатольевна… Ты в пикетажку себе это впиши.

— Что? — переспросила Пичугина.

— Это он о смерти моей, — пояснил Антип. — Коль преставлюсь, значит, как старухи говорят, чтоб он в стороне остался.

— А-а… Запишу, запишу…

Женька покряхтел, положил себе каши в котелок, как это делалось, когда в таборе народу было много, и тихо так сказал:

— Не боюсь я, дед, ни хрена… Только душу твою в укор своей совести не поставлю. И вот еще что… Ты, браток, — обратился он к Ларисе, — ты, браток, свой короткий спальный мешок деду болящему отдай, а мы и вдвоем поместимся. Мой просторный.

Уткнув глаза в котелок, Лариса не поднимала взгляда ни на старика, ни на парня, и лишь последние слова Женьки заставили ее посмотреть на таежника.

— Повеселей ничего не придумал?

— Ты не ершись, браток. Понял?

Опустив на мгновение веки, Лариса замерла, а затем ресницы ее вспорхнули, и она ответила, глядя в крохотные кругляшки зрачков Женьки:

— Понял, Петрович… Понял.

— И чего удумали? — всполошился было Антип.

— Ты, Петрович, спирт возьми у меня в рюкзаке. Да, натри хорошенько деда. И внутрь дай.

Легкомысленная улыбочка чуть что не выскочила на губы Звонарева, но он сумел сдержать и спрятать ее.

— Добро, браток, добро.

Потом старик долго и со вкусом кряхтел за брезентовой перегородкой, пока Женька растирал ему грудь и спину спиртом, а затем, блаженно ухнув, старик принял спирт внутрь и помычал, закусывая. Улегся уж и Звонарев, принялся знакомо посвистывать носом, а Лариса все сидела над пикетажкой, хоть и надобности в том не было. Однако сон брал свое, и она, стараясь недолго размышлять, забралась в мешок к Звонареву. Там было жарко и крепко пахло мужичьим потом.

Уснула она быстро, даже еще не согревшись толком. Утром долго не хотела просыпаться от разморившего тепла и вдруг вскинулась, почувствовав под щекой шевеление подушки. Оказалось, ее голова на плече парня, а он все не решался побеспокоить Ларису.

Заметив, что она проснулась, Звонарев тихо сказал:

— Не шуми. Продрых Антип. Самим надо костер зажигать и чай и завтрак мараковать.

Выскользнув из спального мешка, Лариса накинула на плечи ватник и вышла из палатки. Чуть влажный ветер тронул ее лицо, и на воле показалось теплее, и снег под ногами приятно пружинил, когда она сбегала к ручью умыться. И ей подумалось, что именно сегодняшний день непременно принесет ей удачу, огромную, ради которой только и стоит родиться на свет.

И сбудется все и сполна, о чем она тайно и с пугливой страстью мечтала в одиночку вечерними сумерками, не зажигая в комнате света, потому что мать не любила, когда к ней приходили играть подруги, впрочем, так же, как не любила она, чтоб и ее дочь «шлялась по чужим домам». Чего только теми долгами вечерами не приходило девчонке в голову. Но чем взрослее становилась Лариса, тем тверже зрела в ней идея стать геологом. Она была уверена, уж в этой-то науке удача, открытие, счастье приходят только по воле одного человека и к нему одному. Потом, в институте, мираж растаял. Но так же, как и мираж имеет источником реальный предмет, пусть несхожий, но реальный, так и в душе Ларисы желание славы, вспоенное непреклонным честолюбием, не пропало, а лишь ждало часа, своего часа, чтоб дать росток.

Когда уже за полдень Лариса вытянула из шурфа бадейку с породой и увидела три первых куска руды, она даже не удивилась, и, самое странное, радость ее была тихой. Только пальцы трепетали, вынимая камушки из бадейки.

Из шурфа слышалось шарканье лопаты Женьки, следом тишина, тяжелый дых парня, его голова у ее ног, голос:

— Чо молчишь, браток? Накрыли? — И Звонарев сел на край шурфа, протянул руку к бадейке и взял такой же серый кусок руды. — Вот это? — в голосе его прозвучало недоверие.

Действительно, что, казалось, может скрываться в таком сером невзрачном куске камня?… Зачем десять лет без продыха сотни людей думали о нем, искали путь к нему, месяцами шатались по тайге и болотам, обрекая себя на съедение мириадам кровососущих, рисковали?

Лариса улыбнулась и посмотрела на Звонарева:

— Ты знаешь, что я держу на ладони?

— Руду, поди…

— Не-ет, — протянула она и помотала головой.

— Откуда ж мне знать, браток?

— Мечту. Меч-ту…

На повороте тропы, почти у самого берегового обрыва, инспектор глянул через плечо и увидел — к реке за ним идет Женька, которого Семен Васильевич уж и не чаял взять в спутники. Инспектор подивился — как это упрямый моряк изменил свое решение? Женька, что раненый вепрь, обычно шел напролом.

Но вспомнив о старике Антипе, Семен Васильевич посмотрел на происшедшее по-иному. Уж куда было семидесятилетнему охотнику подыматься ни за что ни про что с уютной лежанки да топать в тайгу кашеваром, а ведь пошел, когда Лариса его попросила. Правда, после уговоров, но пошел, и не оставил ее, как и Женька, в беде; все до конца вынес старик, даром что потом едва не всю зиму корежила его лихоманка.