Николай Коротеев - Циклон над Сарыджаз Страница 26

Майор сидел за представительским столом и головы не поднял в ответ на мое приветствие. Я прошел к столу. Снова поздоровался, майор — ни гугу. Когда я в третий раз повторил вежливое: «Здравствуйте», — майор вдруг откинулся на спинку кресла: «Поч-чему ты здесь? Кто пустил?» Я протянул ему открытое удостоверение. Но он глядел только на мое обросшее, иссеченное морозом, ветром и песком лицо, замызганное, мокрое пальто. «Кто тебя пустил?! Во-он!» — небрежным жестом выбил из рук мое удостоверение. Тогда я, сдерживаясь, сел в покойное кресло у приставного стола. «Во-он! Забирай бумажку — и вон! Слышал!» — «Поднимите удостоверение…» — сказал я вслух. «Что? Вон! — майор покрыл отборным матом секретаршу и, задыхаясь, кричал: — Начальника караула! Комиссара! Быстро! — и мне: — А ну, подними бумажку!» — «Поднимите сами…» — «Что?» — «Поднимите сами…» — Казалось, майор лопнет от дурной чернильной крови, бросившейся ему в лицо. «Выкиньте оборванца! — приказал майор влетевшему в кабинет начальнику караула. — А тебя — разжалую!» — «Товарищ майор…» — «Молчать! Молчать!»

— …это подполковник НКВД Кошбаев, — нашел в себе силы договорить бледный начальник караула.

— Поч-чему не доложили?.. — прошипел майор, вскакивая, одергивая китель и поднимая удостоверение. — Вы ищете бандитов? Они скрываются в Бурылбайтале… Нашли притон… Извините, заработался! Столько дел, товарищ Кошбаев… Начальник караула будет наказан, вы не беспокойтесь.

Я показал ему поддельные документы с его подписью.

— Вот ваши дела! И подписали сами.

Вся эта сцена произошла в конце операции. А прежде всего следовало задержать или уничтожить банду.

Капитан гнал коней к бараку, который указал нам Наубанов перед тем, как пойти на станцию.

Санки с лихого разворота остановились у двери, обитой желтым дерматином. Окна по обе стороны, точно плотными занавесками, затянуты изнутри и между рамами морозной наледью.

Фыркали, отдуваясь, вороные, переступали с ноги на ногу. Тонкими колокольцами звенели льдинки, налипшие на бабки, на шерсть выше копыт.

— Слушай, Хабардин. Вы останетесь здесь. Я сначала войду один. Если услышите выстрелы, бросайте в окна гранаты.

— А вы?

— Бросайте, не раздумывая! Если услышите выстрелы, меня уже не будет в живых.

Капитан сказал:

— Лучше сразу. Один черт.

— Войдёте… когда я выйду или позову. Не раньше. Всё.

Я опустил поднятый воротник пальто, завязал по городскому уши зимней шапки, потрогал за пазухой теплую рукоятку маузера, дернул дверь тамбура, старательно затопал в холодном коридорчике и, широко распахнув входную дверь, шагнул в морозном облаке внутрь. Пар ещё не рассеялся, а я крикнул:

— Здорово, рыбаки! Бригадир здесь? Здесь Наубанов Таукэ?

Здесь! Здесь Исмагул и Кадыркул! Я чувствовал это. Задним числом припомнил — не натоптано, не наслежено у дверей в барак.

И увидел их. Вон — Исмагул! Прямой, надменный разрез рта. Прижатые уши. Тугие щеки подпирают узко разрезанные и широко расставленные глаза. Тяжелые надбровья. Вон он — сидит на кошме, вытянув раненую ногу. А Кадыркул? Он глядит на меня через плечо. Осторожно, косо, приподняв одну бровь, совсем как на фотографии. Маленькая головка, узкий лоб, словно стиснутый висками.

В руке у него пиала. В левой руке. Правая на перевязи, забинтована.

Но опознание ещё не их собственное признание, что они-то и есть Исмагул и Кадыркул. Еще надо заставить их самих сказать это. Кадыркул? Слишком ловок, чтоб вот так, запросто раскрыться. Исмагул — годится. Надо вызвать на улицу. А нога? Если откажется и пойдет Кадыркул?

Посмотрим, кто у них коноводит в действительности.

Секунда, две ли прошли в молчании. В нос мне ударил крепкий мужской дух, запах подгорающего хлопкового масла, пресного теста, портянок, овчины, засаленных одеял, которые аккуратной сложенной стопой возвышались до потолка в правом от меня углу большой комнаты. Пятнадцать мужчин сидели на кошме в нательном белье. У двух раскаленных до красна печей из бочек две молодые женщины вылавливали шумовками из тазов, наполненных кипящим маслом, золотистые боорсоки — пончики из пресного теста, что напекают впрок на дальнюю дорогу. Ещё пахло бараниной, а рыбой — нет.

Оружия не было видно.

А я искал взглядом именно оружие, да, бандиты, верно, чувствовали себя здесь в полной безопасности.

— Нет бригадира… — сказал молодой мужчина с пиалой в левой руке, потому что правая висела на перевязи. — Кто ты такой?

— Что? Не видно, что я ревизор?

— Нет Наубанова. Завтра приходи.

— Мне по другим бригадам ехать надо. Командир сказал — с вас начинать… А помощник бригадира? Актив?

Мне стало совсем яростно-весело, когда я рядом с Исмагулом, раненным в ногу, увидел Кадыркула, которого ранили в руку при перестрелке в Камышановке, когда братья убили Макэ Оморова, Нехаева и Коломейцева.

— Я за помощника. Чего тебе? — спросил Исмагул и поставил пиалу на кошму.

— Бригадира нет — с тобой поговорить надо…

Кадыркул поудобнее устроил перебитую руку. Сразу после ранения он, видимо, запустил рану, и она долго не заживала.

— Командир разрешил «поговорить»? — с подвохом спросил Кадыркул и взял пиалу, поставленную братом.

— Какой командир? Разве у командира спрашивают… Я к вам, к рыбакам…

— А бригадир ругаться будет…

— Не будет! Нам парочку рыбешек… усачей. Оголодали в городе, а тут холод…

— Спирта нет, — сказал Кадыркул. — А двух усачей копченых дам из кладовки. А ты запиши, что ревизию сделал, и не приставай к нашему бригадиру. На ключи, — и Кадыркул передал Исмагулу связку.

— Зачем же беспокоить хорошего человека? — я радостно взмахнул руками. И было от чего: оба — Исмагул и Кадыркул тут. Правда, нет Абджалбека, младшего брата Аргынбаева. Он-то и ездил с кем-то в Караганду, доставать паспорта. И ещё яснее ясного: Кадыркул, хоть и младший, но верховодит неповоротливым верзилой, тугодумом Исмагулом.

Тут я заметил, что сидящий на краю кошмы, у самых моих ног, молодой парень прячет под себя пистолет.

Только этого не хватало.

— Конечно, не станем мы беспокоить хорошего человека! Добрый человек — редкость! А мы намерзлись. У вас-то тепло, — напрашивался я на чай. — Ах, какие боорсоки.

«Хоть бы пригласили! Хоть бы пригласили! Тогда этот молодой дурень не станет палить сразу. А своих уж как-нибудь предупрежу, — молил я про себя. — Пока-то они разглядят Ахмет-ходжу и что к чему сообразят…»

— Сколько вас? — спросил Кадыркул, пока Исмагул, кряхтя, поднимался, брал из вороха одежды чей-то тулуп, накидывал.