Александр Путятин - Обаламус Страница 26

И тут во мне как будто бесёнок какой проснулся. Они же все нового офицера гражданским тюфяком считают. Но в моих-то интересах эту репутацию как можно быстрее поломать. Иначе — прости-прощай все хитроумные замыслы…

Я положил автомат на середину свободного стола, снял наручные часы, заметил время и начал разборку. Левая рука привычно отстегивает магазин, правая одновременно с ней высвобождает из приклада пенал. Резкий рывок затвором, проверяем наличие патрона в патроннике. Левая поднимает оружие вертикально за цевье, палец правой давит на спусковой крючок.

Руки работали спокойно и слажено. Несмотря на более чем пятилетний перерыв, они помнили всю последовательность операций. В помещении восцарилась тишина… Легонько качнув затвором, я уронил боёк на стол. Рядом лег сам затвор. Быстрый взгляд на часы… Тонкая стрелка ушла вперёд на одиннадцать делений. Да, вот что значит отсутствие практики! В десятом классе на областных соревнованиях по НВП[32] я уложился по времени в семь с половиной секунд.

Заглядываю в ствол. Как ни странно, чистота идеальная… Гм… А стоит, пожалуй, побольше узнать об этом Холопушине. Сборка заняла шестнадцать секунд. Я оставил автомат на столе и подошел к Иванову.

— Иван Борисович, ствол у Холопушина сияет, как заново полированный. За что он на губу загремел?

— А? Это!? Долгая история… В общем, он курсант списанный. Дослуживает до демобилизации.

— А что?! И так бывает?

— Всякое случается… Поступит парень в училище, проучится там год-другой, а потом понимает, что не его это дело. И начинает пытаться уйти на гражданку. Тогда у него два пути: здоровье угробить или дисциплину нарушать. В основном народ по второму пути идет. Но опасно это. Можно до дисбата донарушаться. А этот Холопушин с четвертого курса училища по дисциплине списан. Так что он, в некотором роде — уникум!

— Это, в каком смысле?

— Да, во всех, куда ни глянешь! Нужно очень сильно постараться, чтобы с четвертого отправили дослуживать, обычно и с третьего-то сразу демобилизуют. Свои два года отслужил — и домой!

Бойцы уже собрали вычищенное оружие и ожидали команды. Не-е-ет! Шалишь, ребятушки! Не всё так просто…

Я подошел к худенькому пареньку в мешковатой новой гимнастерке, взял его автомат, снял крышку[33], вынул затвор и посмотрел ствол на свет. Что ж? Не идеально, конечно, но терпимо. Молодняк старается. Теперь проверим старослужащих. Вот этот щеголеватый азербайджанец, пожалуй, откровеннее всех сачковал. Посмотрим. Гм… Что и требовалось доказать!

— Рядовой…?

— Рядовой Алиэв, товарищ лэйтэнант.

— В вашем автомате грязи и мусору больше, чем бычков в ОБАТОшной[34] курилке. Трудно стало чистить оружие на втором году службы? Это понятно… Что у нас по распорядку после занятий? — я вопросительно взглянул на сержанта.

— Свободное время, товарищ лейтенант.

— Вот и чудненько… — ласково промурлыкал я, а после этого резко сменил тон. — В шеренгу по одному… Стано…вись! Равняйсь! Смирно! Алиев, два шага вперёд. Кру…гом. Остальные справа по одному подходят к столу и чистят личное оружие рядового Алиева. Первый пошел!

— Слушай, Саша… — зашептал мне на ухо Иван Борисович. — Ты точно университет заканчивал, а не школу прапорщиков? Да, эдаким рыком танки в поле можно останавливать!

— Дядек у меня двое. И оба военные, — так же тихонько отвечаю ему я. — Старший — артиллерист, а второй — штурман дальней авиации.

Бойцы, дожидаясь своей очереди, бросали на растерянного Алиева взгляды, весьма далекие от восхищения. Ничего, зато «филонить под пиджаком» они теперь поостерегутся!

29

С начала службы прошло уже больше месяца. И все эти тридцать два дня время вело себя ужасно нелогично: когда утром я расписывал в уме по часам и минутам план учёбы, казалось — сутки растягиваются в бесконечность, а к вечеру приходило горькое понимание, что очередной день пронёсся, как пуля. И ничего теперь уже не вернуть! И не понять: добавилось знаний в черепушке или графики с формулами сквозь неё просочились, следа не оставивши… Стоило Иванову одобрительно хмыкнуть, разглядывая обработанный моими руками стажёрскими зонд[35], как я воспарял в эмпиреях, лучился энтузиазмом и восторгом. А каждое замечание наставника окатывало холодным душем. И сразу же начинало казаться, что я живу в плену иллюзий, и приближающийся экзамен завершится позорным «выносом»…

Но рано или поздно всё заканчивается, даже первая стажировка. Вчера Дед допустил-таки меня к самостоятельному обеспечению полетов. На этот раз обошлось даже без «троек с минусами». Зачёт и всё… Без эмоций. Теперь в ПМУ могу трудиться без няньки. Вот я и работаю. Тоскливо немного, конечно, в первый-то раз… После каждого решения по привычке шарю глазами вокруг, стремясь получить одобрение от наставника. Потом вспоминаю: всё, лафа кончилась! Начались самостоятельные дежурства. Груз ответственности за работу службы теперь лежит на мне самом… И пусть метеоусловия — проще некуда. Пусть облачность — только среднего яруса[36]. Пусть видимость — больше десяти километров. Но смена-то впереди ночная. А следовательно, от самого заката мне нужно внимательно следить за влажностью и опасаться радиационного тумана[37].

И ещё надо помнить: когда, в какой журнал и что именно записывать. Да не только самому. Дежурному офицеру полагается следить за тем, чтобы правильно вел записи метеонаблюдатель. Сегодня это Алиев. Делать он всё умеет хорошо, это я за прошедший месяц понял. Но раньше-то сменой руководил Иванов, у него не забалуешься. Сегодня я один, и не исключено, что хитрый кавказец попытается повторить трюк с автоматом, то есть вместо работы заняться её правдоподобной имитацией.

Хорошо, хоть в аппаратной нынче Павел Холопушин, и за информационное обеспечение можно быть спокойным. Техника в Пашино дежурство всегда работает чётко. А уж как факс волну ловит… Песня! Гравюры лувровские принимать можно, не только карты погоды! Так что — ни в каком контроле здесь, на дежурстве, Павел не нуждается. А вот за порогом аппаратной в истории влипает частенько. Водится за ним такой грех. Но не по разгильдяйству, нет! Скорее от природной невезучести. В прошлый раз его на «губу», как выяснилось, начстрой отправил. Редкостный дуролом и жучила… За что? Да, просто так — не вовремя на глаза попался! Или слишком счастливым выглядел… Этот Кранков любые слова солдата, кроме «так точно, товарищ майор» и «виноват, товарищ майор» — воспринимает, как личное оскорбление. А списанные курсанты для него, вообще — предатели любимой армии, которая самого майора кормит и поит, а в скором будущем — снабдит щедрой офицерской пенсией.