Густав Эмар - Новая Бразилия Страница 26

Следует заметить, что господин Бриссей получил звание доктора медицины в Париже, но местный закон требует, чтобы всякий врач, приезжающий в Бразилию с намерением практиковать, предварительно защитил диссертацию при медицинском факультете в Рио. Этот закон, кажущийся с первого взгляда обидным, на самом деле очень разумный.

Когда я в первый раз, лет тридцать тому назад, был в Америке, то множество всяких шарлатанов, которые не были даже фельдшерами, не говоря уж о врачах, не имея ни малейшего понятия о медицине и не зная, чем прокормиться, нахально называли себя врачами — на что они имели совершенно такое же право, как назваться каменщиками или столярами, так как не были сведущи ни в том, ни в другом.

В руках таких врачей больные мерли, как мухи по осени. Эта необычайная смертность обеспокоила правительство, и в Бразилии был издан закон, требующий, чтобы каждый, именующий себя врачом и желающий применять свои полезные познания в Бразилии, предварительно сдал своего рода экзамен и защитил диссертацию при медицинском факультете в Рио.

Одним из наиболее выдающихся гостей за столом, во время вышеупомянутого обеда, был некий господин Набук, депутат народного собрания, человек еще молодой, лет тридцати двух, с живым, проницательным взглядом и умной улыбкой. Это был человек в высшей степени образованный, владевший несколькими языками, с меткими суждениями и ясным, правильным взглядом на вещи. Кроме того, он был прекрасно знаком со всеми европейскими политическими деятелями и сам, как оказалось, был предводителем оппозиции совета, что в таком молодом человеке весьма удивительно.

Но о нем я буду еще говорить впоследствии, когда ближе узнаю его, а теперь скажу, что обед продолжался до половины десятого вечера, так что в конце концов я чувствовал себя крайне усталым и изможденным.

Выйдя на улицу, я нанял коляску за пятьсот рейсов. Подъехав к своему дому, я стал рассчитываться со своим возницей — и тот вдруг, без всякого основания, вздумал требовать с меня ровно вдвое больше, то есть тысячу рейсов. Я, конечно, не захотел позволить этому негодяю глумиться надо мной и вступил с ним в пререкания. Меня уже начало сердить его нахальство, и не знаю, чем бы все это кончилось, если бы один из полицейских инспекторов, следивший на протяжении некоторого времени за нашим разговором, не положил конец этому неприятному столкновению, вскочив в коляску и приказав вознице везти себя куда-то — но куда именно, я не расслышал. Предполагаю, однако, что разом присмиревший извозчик вынужден был ехать на один из полицейских постов, что не было для него большим удовольствием.

Я положительно не мог удержаться от смеха при виде перемены, произошедшей в лице этого злополучного возницы, когда он понял, что попался на месте преступления.

Я чувствовал себя настолько плохо, что, вернувшись домой, выпил горячий грог, мое любимое лекарство во всех подобных случаях, и, плотно завернувшись в одеяло, тотчас же лег спать.

На следующий день, несмотря на все еще скверное самочувствие, я оделся и отправился в konfiteria Дероша.

В Рио нет кафе, а есть только конфитерии, но это в сущности только другое название, а на самом деле это одно и то же.

Здесь я условился встретиться с господами Курти и Бриссеем, которые пригласили меня сюда к трем часам пополудни.

Когда я явился, мои новые знакомые уже ожидали меня и после обычных приветствий осведомились о том, чем меня угощать.

Я отвечал, что не хочу ничего, во-первых, потому что чувствую себя больным, а во-вторых, потому что никогда ничего не ем между обедом и ужином.

— На что вы жалуетесь? — спросил меня доктор Бриссей.

— Право, не знаю, какое-то общее недомогание, вероятно, вследствие сильного переутомления.

— А, — сказал он, — это сущие пустяки, я берусь вылечить вас за четверть часа!

— Очень буду вам благодарен.

— Нет, не благодарите, просто мы с Курти решили, что будем все втроем обедать у Моро и затем отправимся в Альказар, так что вы понимаете — в наших же интересах, чтобы вы были здоровы.

— Да, но…

— Та, та, та! Подождите меня всего пять минут, и вы сами увидите.

С этими словами доктор Бриссей надел шляпу и вышел.

— Доктор, конечно, шутит? — спросил я господина Курти, оставшись с ним вдвоем.

— Нисколько! Это прекраснейшее португальское средство — или, вернее, индейское, так как португальцы заимствовали его у индейцев.

— О, если это индейское средство, то я в него верю, мне уже не раз приходилось испробовать на себе и других индейскую медицину, и я могу только похвалить ее!

— А вот и доктор!

Действительно, в дверь конфитерии вошел доктор Бриссей с маленькой баночкой в руке. Подозвав слугу, он потребовал у него стакан, налил в него немного воды и влил туда все содержимое баночки.

— Выпейте разом, — сказал он, подавая мне стакан. Я повиновался.

Мои сотоварищи закурили по сигаре, я последовал их примеру.

Завязался оживленный разговор; говорили обо всем, но только не о том лекарстве, которое мне дали выпить. Публика начинала прибывать. Пришли еще несколько французов, которые подходили и пожимали руки двум моим собеседникам и затем подсаживались к нашему столику. Все они были чрезвычайно милы и любезны со мной.

В общем, пили одни только освежительные напитки, но зато в громадном количестве.

Когда настало время расходиться, все достали из карманов пачки разноцветных ассигнаций, в большинстве случаев очень жирных, сальных и затасканных. В Бразилии в обращении очень мало золота и другой звонкой монеты. И местные жители — как европейцы, так и бразильцы — очень привыкли к этим деньгам и находят их весьма удобными; что же касается меня, то я никогда не мог к ним привыкнуть. Для местных жителей это, конечно, не неудобство, для путешественника — дело другое: все эти ассигнации и никель ходят только в Рио и в Бразилии, а как только вы выезжаете за пределы этой страны, вам приходится обменивать эти деньги на золото, преимущественно на английские фунты стерлингов, которые ходят везде, тогда как французское золото часто падает так низко по курсу, что приходится на нем терять почти четверть стоимости, что, конечно, разорительно.

А ведь было время, когда, кроме золотых унций и серебряных пиастров, здесь не знали другой монеты; теперь же все эти страны разорены вконец и вряд ли когда-нибудь опять поправятся.

На это имеется масса причин, весьма сложных, но, конечно, главнейшие из них — дурные правительства, нелепые революции и воровство, грабеж казны, возведенный в степень своего рода профессии.

Часов в шесть мы вышли из конфитерии и отправились обедать.