Михаил Федоров - Искатель. 2014. Выпуск №4 Страница 27

— А-а… — произнес следователь и принялся писать протокол.

Когда утром над городом отморосил свое легкий осенний дождь, Комлев заехал к Недосекину. Его, как и предполагал он, дома не оказалось. Дверь открыла соседка-пенсионерка лет семидесяти.

— Вы к кому? — опасливо спросила она, увидев мужчину в милицейской форме.

— Да вот Недосекина ищу.

— На работе он.

— А сын?

— Ребенок в детском саду.

— Ну, вот и хорошо. Может, вы мне о бывшей его жене расскажете?

— Это чего еще Валентина натворила?

— Да как вам сказать, — уклончиво начал Комлев. — Может, позволите войти?

— Да, да, конечно. Господи, вот горе-то! А такая была семья.

Прошли на кухоньку.

— Следователь Комлев. Простите, а как вас?

— Полина Семеновна. Можно проще: тетя Поля.

— Скажите, Полина Семеновна, с чего вдруг Валентина запила?

— А как же ей не запить-то… — глубоко вздохнула старушка. — Разлюбил он ее. Она и затосковала. А он изменять стал. Валя уследила его. Хотела руки на себя наложить. Да вовремя я рядом оказалась…

— Почему же она не ушла?

— Так уже ребенок был у них.

— Мать помогла бы.

— Видать, любила мужа. Так и не могла решиться. А выпивка — плохое утешение. А он, как заметил, что пьет, так совсем стал ее выживать… Потом вещички собрал и к матери отвез. Она сюда, а он в милицию. Заявление за заявлением. Писучий…

— А я слышал, что он жениться собирается. Так ли это?

— А как же. Он новые шуры-муры завел еще когда Валентина здесь была. Потому так и старался…

— Ну, спасибо, тетя Поля. Я пойду. Соседу-то ничего обо мне не говорите, что я приходил.

— Ну, да уж ладно.

Комлев ехал на службу и думал: «Вот черт! Найди, ее справедливость». Щемящая жалость к Недосекиной пронизала его: «Несчастная женщина пойдёт под статью, а на ее место придет другая. Обывательница какая-нибудь. И сына чужого на свой лад воспитывать будет. А я своими руками всему этому поспособствую!.. А что я могу сделать? Теперь алкоголичкой никто уже заниматься не будет. А, вдруг, и впрямь покончит с собой? Ведь грозилась…»

Поразмышляв и так и этак, решил наконец посоветоваться со знакомым ему университетским преподавателем. Спрыгнув с трамвая на ближайшей остановке, позвонил доценту кафедры уголовного права.

— Дмитрий Петрович! Это Афанасий Комлев. Извините, не разбудил? Можно я к вам заскочу? У меня одно такое дело… Ладно, сейчас буду. Я стою почти напротив.

По узкой лестнице взбежал на четвертый этаж пятиэтажной хрущевки. Нажал на упругую кнопку звонка. Дверь открылась.

— Заходи, студент. Что там стряслось? — на пороге появился со слезящимися мутноватыми глазами мужчина в махровом халате.

— Не знаю, как и начать. На первом же деле затык. В такую ситуацию попал, что долго потом от подлости своей можно не очиститься.

— Америку открыл! Да юристы — они все подлецы, — захихикал Дмитрий Петрович. — Знал, какую профессию выбирал! Так что теперь не фырчи… Ну, что там? А, может, водочки глотнешь?

— Не-не, на службе.

— Тогда кефирчику?

— Не откажусь.

Сели за маленький столик на кухне. Зотов налил посетителю кружку кефира, себе — рюмку спиртного.

— Такое получается дело. У меня по тунеядству и злостной неуплате алиментов проходит одна женщина, которую фактически сам муж подтолкнул к пьянству. Выгнал из дому и отобрал ребенка. Чуть не повесилась. Я разговаривал с ней. Она добровольно рвется в тюрьму. А я становлюсь невольным соучастником этого.

— И становись!

— Дмитрий Петрович! Но ведь есть еще какой-то выход?

— Да чего ты хочешь, в конце концов?

— Надо ее не посадить. Чтоб не повесилась. И чтоб ребенок вернулся к ней.

Зотов звучно постучал по столу острым ребром ножа:

— А ты вот что сделай… Перво-наперво на работу куда-нибудь воткни. Можно будет сказать, что она трудоустроена. Об алиментах и задолженности там с бухгалтерией решишь. Пусть только заявление напишет. Тогда дело легко прекратить… Можешь определить к врачу-наркологу… Я ему позвоню. Ты только ее настрой соответственно. Скажи, что и ребенка вернем, если пить бросит… Квартира-то хоть у нее есть, где жить?

— У матери.

— Всего и дело-то у тебя. Я думал, убийство какое-нибудь, а тут….

— Дмитрий Петрович! Но ведь это тоже почти убийство.

— Толкуй еще… Мне на лекцию скоро.

Комлев пожал Зотову руку и вышел: «Юристы — подлецы. Ну и ну! И это мне говорит человек, бывший следователь прокуратуры. По его словам, сделка с совестью правомерна. Как же так? А впрочем, разве может быть безукоризненен и сам закон?!»

Уже в отделе увидел у самой двери кабинета Недосекину.

— Пришли? — глянул на свои, подаренные отцом командирские часы. — Точно. Я же вам на одиннадцать повестку выписывал.

Не переставал удивляться, как это быстро и ладно пришли они к пониманию. Он ждал сопротивления, отчаянного неверия и, прежде всего в саму себя, в собственную возможность заново начать жить. Но, видимо, была у нее внутри какая-то потаенная надежда на лучшее, на исключительный случай, на спасение — пусть на самом краешке пропасти…

И когда она выслушала Комлева, очевидно, подумала, что вот он этот миг и наступил. И поначалу все действительно устраивалось. Валентину приняли на работу, она съездила с бумажкой Зотова к наркологу, и ей сказали, когда прийти на первый сеанс, объяснили, как к нему приготовиться. Женщина все это с радостным возбуждением рассказывала Комлеву, когда зашла к нему поделиться, и он уже стал готовить документы на восстановление родительских прав.

Но в самый последний сентябрьский день его встретил в коридоре Кучерявый и, напирая грудью, зло спросил:

— Что ты там нахимичил с этой Недосекиной?

— Я же дело прекратил.

— На каком основании?

— Трудоустроилась. Ведет нормальный образ жизни.

— Нормальный?! А не она ли на Солнечной в нашем институте трезвости загорает? С работы звонили, чтоб не появлялась больше. И от мужа новое заявление. Так что направляй дело в суд!

— Виктор Александрович!

— Пошел ты к черту, гуманист вшивый! Тащи бумаги ко мне сию минуту. Сам направлю!

— Слушаюсь, — проговорил Комлев.

Руки его мелко и мерзко дрожали.

Комлев перебирая в сейфе уголовные дела, когда появился тучноватый, с большими светлыми залысинами над висками, майор Архаров.

— На выезд! С кражей тут надо одной разобраться.

— Как! Я не в опергруппе, — отмахнулся следователь.

— Она уже выехала на разбой. Так что живей. Тебя начальник назвал.