Валентин Аккуратов - Искатель. 1964. Выпуск №4 Страница 27

Итак, слой, расположенный на высоте 80–85 километров, — это граница проникновения в воздушную оболочку Земли активного ультрафиолетового и корпускулярного излучения Солнца. Граница, отличающаяся минимальной температурой, и та зона, в которой, судя по соотношению между атмосферным давлением и упругостью насыщенных водяных паров, образование облаков в принципе возможно.

Могут ли проникнуть на такую высоту пары воды?

Этот вопрос тоже был им рассмотрен. Профессор пришел к выводу: могут. Вода может образовываться и непосредственно на этой высоте. Но…

«Нужно сказать, что окончательное решение вопроса еще не достигнуто. До сих пор не сделано основное, а именно не удалось непосредственно определить, из каких частиц (из какого вещества) состоят серебристые облака… Отсутствие данных, которые позволили бы прямо ответить на вопрос о природе серебристых облаков, делает эту проблему трудной, но интересной. Пользуясь, косвенными данными и учитывая общие атмосферные закономерности, наука неуклонно приближается к разрешению загадки серебристых облаков».

…В первое же свое дежурство Роберт с десяти вечера до пяти утра несколько раз перезаряжал фотокамеры, устанавливал их — по мере движения облаков — точно под нужным углом и секунда в секунду по заданному времени производил съемку. Подробности этой ночи всплыли и отпечатались в памяти потом, утром, когда, возвращаясь домой, он стоял в тамбуре вагона. (Электрички еще не начали ходить, и Роберт ехал в поезде дальнего следования — уговорил проводника. Спешил: в тот день ему еще нужно было сдавать экзамен по химии.) Он стоял в тамбуре, не очень даже усталый, скорее наоборот — легкий какой-то, и в голове тоненько, радостно звенело. Перестук колес иногда словно отступал. Роберт опять слышал четкие удары в динамике приемника на наблюдательной площадке — удары, отсчитывающие точное время. И вслед за этим воспоминанием пришло другое, зрительное: призрачный, почти неуловимый отсвет серебристых облаков на траве, на стене домика, где хранилась аппаратура, в объективе фотокамеры. И влажно пахнущая ночная земля, и глубокая тишина, единственным звуком в которой были удары, отсчитывающие точное время.

Он сдал в этот день химию, а к вечеру снова приехал в Сигулду. И все повторилось.

И на третью ночь — тоже.

Наблюдателей тогда не хватало, вот и пришлось ему три ночи подряд работать одному.

Серебристые облака в эти три ночи были очень яркими.

Потом Роберт еще не раз приезжал сюда на дежурство, попривык, управлялся легче. Это было хорошо: работа требовала точности. Даже малая ошибка — например, при установке камеры или во времени фотографирования — могла внести путаницу в отчеты. А не хотелось портить общую картину: наблюдения за серебристыми облаками теперь велись в стране систематически, с двухсот двадцати станций.

Это началось во время проведения Международного геофизического года. Ученые Советского Союза предложили тогда включить вопрос о серебристых облаках в программу работ по группе «Метеорология». Ведь до 1956 года полного систематического материала наблюдений за серебристыми облаками не было, имелись лишь отрывочные сведения, или нерегулярные серии, выполненные отдельными лицами, или случайные одиночные наблюдения. Нельзя было с достаточной точностью установить хотя бы истинную частоту появлений серебристых облаков. Дать такой материал могли только наблюдения регулярные, ведущиеся организованной сетью станций.

Они, эти наблюдения, продолжаются и после окончания Международного геофизического года.

«Наука неуклонно приближается к разгадке серебристых облаков…» — не раз вспоминал Роберт. И думал: профессор Хвостиков писал это несколько лет назад, когда многое еще не было известно о спорадическом ионизированном слое…

ПРЕДСКАЗАНИЕ

Сегодня, пожалуй, можно было и не приезжать в Сигулду, не тратить четыре часа на дорогу. Если серебристые облака появятся, он смог бы увидеть их в Огре. Вышел бы подальше на шоссе, там место открытое — обзор широкий.

Но лучше все-таки здесь. Привычнее. Смешно, конечно, но именно здесь, на этой наблюдательной площадке, он обретал уверенность, что его предположение правильно — серебристые облака появятся.

Он ведь тоже сопоставил факты. Факты, добытые давно, и те, что стали известны науке в последние годы. Он не пропустил ни одной строчки о серебристых облаках или о том, что имело к ним хоть какое-то отношение.

Технические журналы, рефераты, материалы Международного геофизического года, различных научных конференций и совещаний… У него постоянно было такое ощущение, что он может не прочитать, не узнать чего-то, упустить какое-то звено, и тогда его работа уже не будет работой, а превратится в дилетантское занятие.

А он относился к ней очень серьезно — уважал ее.

Однажды они с мамой даже немного поспорили. Вместе пошли на вечер в школу. Была, как водится, торжественная часть, потом концерт. Когда начались танцы, он заторопился домой, мама предложила остаться. Роберт отказался наотрез: напрасная трата времени, он лучше посидит над книгами.

Мама заметила, что юноша должен уметь и танцевать. Он возразил: можно и не уметь танцевать, ничего странного в этом нет. Вот другое странно — как можно, например, каждый день слушать радио и не знать даже принцип устройства репродуктора? А такие незнающие люди, оказывается, есть, он недавно встретил одного… По мнению Роберта, это даже не дилетантство — хуже. В наше время это просто грех.

Они уже возвращались домой, шли по безлюдной вечерней улице, и в кронах сосен над дорогой просвечивали далекие звезды.

Мама согласилась с ним, но он чувствовал все-таки, что она немного обеспокоена. «Я, наверное, была плохой мамой: не сказки тебе, маленькому, рассказывала, а читала книги…» Голос ее прозвучал не только шутливо.

Но беседа, как всегда, доставила им большое удовольствие — они умеют поговорить друг с другом. Мама — прекрасная слушательница, ей даже просто рассказывать и то интересно, но к тому же у нее всегда находится свой, часто неожиданный для него взгляд на вещи. Тогда, например, по дороге со школьного вечера домой, он говорил и о своем увлечении физикой и заметил, что ему даже математическую формулу иногда хочется выразить в виде какой-то кривой, графически, более зримо. Мама ответила, что не очень-то это понимает — да простит ей сын такое грешное дилетантство! — и спросила: а как можно «выразить» вот этот неуловимый сумеречный свет вечерней улицы, и звук их шагов, и поблескивание звезд в сосновых кронах? В математической формуле или графически? Наверное, нет! В музыке, в сочетаниях слов, средствами живописи — это другое дело. Роберт рассмеялся, но это так понятно! Но она очень серьезно сказала: нельзя видеть одни только формулы, нельзя забывать, что в его увлеченности физикой косвенно виноват и Жюль Верн…