Сергей Наумов - Искатель. 1979. Выпуск №3 Страница 27

— Извольте, господа, и вы говорить, чтобы все слышали!

Бакаев и Змаевич вскочили, переглянулись.

— Государь! — капитан-командор крепко поставил указа тельный палец на угол карты. — Я тут был при первой разведке фарватера. Здесь, по остовую сторону от Тверминне, возле мыса Лапвик — самое узкое место полуострова — перешеек. Вот я и думаю — можно, чай, устроить помост и легкие галеры переволочь сюда, — пальцем повел на другую сторону Гангута.

— Вот как! — Петр оживился, простудная поволока сошла с глаз. — Так, так… Шведы нас ждут вокруг мыса — иначе как же? А мы задумали и вовсе их миновать…

— Даже видимость того, что мы начали строить переволоку, может привести неприятеля в конфузию! — браво добавил Бакаев, весело поглядывая то на царя, то на Змаевича. — Только я ему толкую — дело-то многотрудное, да и в скрытности работы нелегко держать.

— Ничего, ничего. — Все больше увлекаясь планом, Петр круто повернулся к Апраксину. — А в какой срок можно наладить переволоку?

— Если возьмемся как следует, — генерал-адмирал хмурился, в затею не верил, — то в несколько дней управимся.

— Толковый совет! Надо обдумать! — засмеялся. — Изрядный был бы шведам афронт.

Петр вопросительно уставился на Апраксина. Тот сидел, мрачно насупясь. Старик понимал негодность плана и его конечный неуспех. Но царь за него ухватился — посему надо было избежать хотя бы больших нелепостей.

Петр уже не ждал.

— А что, генерал-адмирал, — лукаво подмигнул, повеселел. — Птенцы-то стариков смекалкой обскакивают? Вот где, чай, первый резон! — И улыбнулся довольный.

— Если то согласно постановит военный совет…

— Постановит, — нетерпеливо перебил Петр, добродушно поглядывая на Апраксина.

— Тогда первоначально так, — слегка споткнулся генерал адмирал, как бы борясь с собой, — командору Змаевичу и бригадиру Бакаеву, не мешкая, отбыть к мысу Лапвик. Высмотреть место, пригодное для устроения переволоки. С господом! — распустил он совет.

Младшие командиры разошлись, обсуждая дерзкий план. В шатер долго доносились их удаляющиеся голоса. Задержались генералы да Змаевич с Бакаевым — обговорить работы по лесоповалу. Апраксин, начав излагать порядок наведения бревноспуска, остановился на полуслове: к шатру кто-то бежал. Бежал торопко, неровно переводя дух. У полога загремела галька. Рука, царапая, искала отстежку. Все удивились: караульные не остановили и даже не окликнули ночного гостя.

Без треуголки, в мокрой одежде с пятнами зелени на коленях, — видимо, падал — в шатер ввалился Ягужинский. Понес несуразное:

— Едва добрался из Ревеля на шняве… Сам с парусами управился… Чуть не утонули… — Голос свистящий, с перебивом тяжелого дыхания.

Апраксин ласково улыбнулся.

— Адъютант под стать государю!

У Петра гулко отозвалось сердце — горячо ударило в голову. Лизнув пересохшие губы, заговорил строго:

— Добро, что не утонул. А с чего тебя подвинуло на такую оказию?

— Государь! — Ягужинский медлил, перекатывая неистовые глаза с генералов на Петра. — По отплытию «Принцессы» сэр Дженкинс целый день шнырял по Ревелю. Кого б ему искать, кроме русского царя? Отчаявшись найти, убыл на остров Наргин, а к вечеру оттуда вашему величеству доставили письма.

Каюсь — принял, не удержался. Одно от британского посланника при шведском дворе, другое от Норриса. Найдя в них оскорбления вашего величества, оба воротил назад без ответу…

Петр заметил, что генерал-адъютант говорит не главное.

Все было не новым, обычным, но в глазах Ягужинского стоял страх — он еле заметно вздрагивал.

Царь повел рукой по лицу, словно снимая какую-то паутину. Руки подрагивали, быстро белел: от лица отливала кровь. Прыгающими губами что-то говорил беззвучно, потом появился голос.

— Павлуша, неужели?…

Все поразились перемене царя — внезапной, страшной. Ягужинский отрешенно кивнул.

— Царевич Алексей кричал во сне… — у него застревали в горле слова, — царевич тщится о российской короне… через иноземную помощь…

Генерал-адъютант в беспамятстве выдавил что-то и далее, но Петр уже не слышал — голос Ягужинского ударил в уши колокольным набатом. Гулко застучало в висках — царь снова становился черно-красным, кровью палились даже глаза. Смотрел немигающе. Перед расширенными зрачками поплыло воспоминание: повешенные стрельцы качаются на красных кремлевских стенах, мерзлые трупы постукивают на ветру… Ярым огнем полыхнул в лицо забытый гнев. Закусив губу, силился сделать какое-то движение, но не мог. Со стоном повалился на стол.

Долгое время стояла тишина. Дрогнув, потянулась рука Петра, что-то искала — нащупала гусиное перо, сломала, так я не найдя нужное. Медленно стал подниматься.

Ягужинский осторожно продолжил:

— Ваше величество! Не в самом только царевиче Алексее Петровиче суть дела, но и в его советниках-шептунах, коих должен указать розыск. Запрятались они, как тараканы, иноземные и свои шептуны, и грызут заодно с подлыми врагами, пакости разные творят. Пора то выводить с корнем…

Царь медленно покивал. Долго сидел неподвижно. Неожиданно спросил спокойным голосом:

— Павлуша, а как там матросы? Не скорбят ли духом иль животами? Травленая солонина выброшена, как я велел?

— Не скорбят, ваше величество! Духом и животами бодрые. Травленая солонина выброшена в море. На кораблях ведется тайный розыск.

Петр уже приходил в себя. Снова долго сидел неподвижно, отдыхал — только мигали глаза. Шумно вздохнул и поднялся… Тихо бросил Апраксину:

— Звать Змаевича и Бакаева — иду переволоку смотреть. — И как был — в лосиной куртке — шагнул за полог.

14

Еле видимый в сизых тенях, попыхивая трубкой, Петр размашисто шагал вдоль пепельно-зеркальной бухты — клонился на ходу, словно шел против сильного ветра. Под ботфортами с треском и скрипом похрустывали ракушки. Змаевич и Бакаев торопко шли следом.

Остановились, глядя на росную, исполосованную следами траву. Редкий туман медленно плыл, цепляясь за верхушки сосен, миновав лес, прозрачным валом припадал к воде.

В жидких строчках ольшаника мелькнул проворный горностай. Петр надул щеки, фыркнул, глядя ему вслед, поставил ногу на плоский валун. Загляделся на пустынный морской залив, покрытый широкими полосами света, — где-то там, за горизонтом, проходила великая морская дорога. Утро входило в полную силу. Быстро отлетал мглистый рассвет, по зеркальной бухте прошла череда красок — сейчас вода была уже малахитовой. Из моря показался красный диск солнца, сплюснутый скорым подъемом. Петр длинными тонкими пальцами тронул сосну.