Хайнц Конзалик - 999-й штрафбат. Смертники восточного фронта Страница 28

Свернув с Курфюрстендамм на одну из боковых улочек доктор Кукиль припарковал машину у неприметного здания. По тротуару сновали изнуренные жизнью, бесцветные, закутанные с ног до головы призраки. Берлин на пятом году войны. Казалось, этого веселого легкомысленного города, жизнелюбивого Берлина предвоенных лет, никогда и не существовало.

Судя по всему, гардеробщица знала доктора Кукиля. Она была сама предупредительность, в нынешние времена постепенно превращавшаяся в раритет. Подобным же образом вел себя и официант, встретивший их в полумраке зала и через заднюю дверь и длинный коридор проводивший в отдельный кабинет, который держали здесь, по–видимому, для особ посвященных. Помещение было небольшим, с увешанными яркими ковриками стенами, крохотными столиками на две персоны, покрытыми белоснежными скатертями. Отовсюду струился мягкий свет. Здесь даже сохранились салфетки.

— Первым делом необходимо взбодрить аппетит, — бодрым тоном произнес доктор Кукиль, кивнув обслуживавшему их официанту.

Тот принес две пузатые рюмки, наполненные золотистой сливовицей, словно зная наперед вкусы доктора Кукиля.

— Это не шнапс, сударыня, во всяком случае, не совсем обычный, — витийствовал Кукиль, поднеся рюмку к носу и блаженно закрывая глаза. — Невольно думается, что балканские крестьяне, делая сливовицу, умудряются каким–то образом сохранить впрок аромат нагретой солнцем, свежевспаханной земли, травы и домашней сливы. И как только это им удается?

Лицо Кукиля разгладилось, размягчилось, утратив прежнюю, привычную отстраненность, сухую, официальную. Он расслабился и, казалось, был безмерно счастлив. Ни слова об Эрнсте, об экспериментах Юлии, о ее самоубийственной идее последовать примеру мужа и опробовать на себе воздействие вакцины. Но Юлия ни на минуту не забывала, что Кукиль готов предпринять все, что было в его силах, чтобы воспрепятствовать ее усилиям. Понимая это, она ничуть не сомневалась, что такой человек не остановится ни перед чем ради достижения своих целей. Мешкать ей было нельзя. Кто знает, на что он способен. Ей надо было торопиться, работать, а она сидела в этом экзотическом кабаке, потягивая сливовицу, слушая его болтовню и комплименты в адрес боснийцев и их способности — как это он выразился? — ах да, вот: «сохранить впрок аромат нагретой солнцем, свежевспаханной земли, травы и домашней сливы». Скрывать нетерпение стоило ей колоссальных усилий. И это не ушло от его цепкого внимания. Втуне он посмеивался. Дескать, все равно затащил ее сюда, вот она сидит передо мной и пьет со мной. Добился, что она уже не видит во мне зверя, как это было несколько дней назад. И это только начало. Я все равно выбью у нее из головы этого проклятого Дойчмана. Боже, как она хороша… И все же исхудала. Но это ничуть не подпортило ее красоты, напротив, бледность и печаль придают ее лицу особую прелесть, в особенности когда она улыбается. Я…

Обрубив мысль, доктор Кукиль сказал:

— Попытайтесь забыть обо всем, хотя бы ненадолго, и поверьте, я ничего не собираюсь вам внушать и ни от чего отговаривать…

— Именно это вы все время и делаете…

— Уже нет, — ответил доктор Кукиль. — Скажу вам только, что, если вы иногда хоть на несколько часов станете отключаться от вашей работы, это будет ей во благо. Потому что придаст вам сил.

— Возможно, вы и правы, возможно, мне и в самом деле следует иногда давать себе отдых, — сказала Юлия, понимая, что именно такого ответа ждет от нее Кукиль.

— Вот и правильно. А теперь выпейте, вам определенно понравится. А потом мы чего–нибудь съедим — нет–нет, без всяких там продуктовых карточек и прочей ерунды, и немного потанцуем. Вы согласны?

— Потанцуем? К чему это, я думала, что…

— Да–да, здесь еще и танцуют, хотя официально танцы в рейхе запрещены. Так вы согласны?

— Нет, думаю, что лучше не надо.

— За ваше здоровье! Возможно, вы еще перемените мнение…

Рядовой Гуго Зимсбург был доставлен в полевой госпиталь в Оршу. Он оказался первым раненым из 999–го штрафбата. Непроникающее пулевое ранение плечевого сустава с раздроблением левой лопаточной кости. Зимсбургу на всю жизнь грозило остаться косоплечим, что, в свою очередь, не позволяло ему носить ранец…

— Что ж, удружили вам русские — теперь вас ждет отправка домой, — так комментировал обер–фельдфебель Крюль, когда Зимсбург доложил ему о предстоящей отправке в госпиталь. — Надо же — едва высунул нос на мороз, а тут бац! И вот — снова домой!

— В следующий раз обязательно прихватим тебя с собой, — язвительно пообещал унтер–офицер Хефе. — Что–что, но такое ранение я тебе гарантирую.

Даже недолгие дни, проведенные в России, явно ослабили царившую до этого в батальоне зверскую муштру. Но это было обычным для Восточного фронта явлением, и 999–й штрафбат не был в этом смысле исключением из остальных частей и подразделений германского вермахта, сражавшихся на необъятных просторах России. Нередко дисциплина уступала место глубокому и сильному чувству товарищества, что случается только в условиях постоянной смертельной опасности, но часто случалось и так, что верх брали вульгарное упрямство и эгоизм, когда каждый думал только о себе и о том, как бы пережить жуткие времена.

Впервые в ту ночь медицинской сумке Дойчмана нашлось применение. Крюль с явным недоверием взирал, как Дойчман, сняв наскоро наложенную на поле боя повязку, тщательно и умело обрабатывал раны Гуго. Покончив с этим, он профессионально перебинтовал плечо Зимсбурга, пропустив бинт под мышкой и закрепив его специальной защелкой. Крюль невольно скривился — ведь теперь на первом плане красовался этот докторишка Дойчман, а он, обер–фельдфебель, вынужден был отступить в тень.

— Целых четыре повязки! А не пахнет ли это перерасходом материала?

— Если выйдет так, что перебинтовывать придется вас, я непременно учту ваши пожелания и ограничусь двумя, герр обер–фельдфебель, — холодно ответил Дойчман, делая Гуго противостолбнячный укол.

Недовольно ворча, Крюль отчалил. Жизненный уклад во 2–й роте в эти первые два дня в ближнем тылу представлял собой чистейшую импровизацию. Подразделение расположилось в снежной пустыне на подступах к Горкам, понятия не имея о поставленной ему задаче. Непосредственно фронт проходил в семи километрах отсюда, восточнее леса. Но и там в тот период наблюдалось затишье, будто даже войну и ту сковали морозы. Время от времени проезжали санные поезда, доставлявшие боеприпасы. Ненадолго появился командир расположенного на соседнем участке пехотного батальона засвидетельствовать почтение Обермайеру. Но едва узнав, что, оказывается, поблизости от них обосновался штрафбат, поспешил откланяться.