Виктор Сафронов - Легионеры Страница 28

Дровишки в печке особенно радостно хрустят и потрескивают, когда за окошком вьюжит. Из мощных динамиков лился томный голос Фреди Меркури, прекрасно дополняемый всем мощным, слаженным многоголосьем группы «Куин». Когда же зазвучала одна из самых красивых композиций «Богемская рапсодия», все присутствующие, разве что глаза не закатывали от получаемого наслаждения, от этой в самом деле божественной музыки.

В такие минуты хорошо помолчать. При чем, помолчать всем, включая и неофита, только сегодня принятого в высшее воровское сообщество — Колю Рысака. Но, то ли он об этом не знал, то ли у него от счастья мозги размякли, неизвестно. Спроси сегодня у него, кто тебя дурака, вечно за язык тянет и зачем ты нарушил созданное в уголовном коллективе благодушие и благолепие? Он, на такой вопрос не ответит. А все оттого, что если другие наслаждаются, то и ты наслаждайся…

Вьюга гудит, музыка звучи и посреди этого пиршества духа вдруг раздается разомлевший голос Рысака.

— Нештяк он выводит свои ноты, эко закручивает-то, как аккуратно, — отпивая обжигающий чифирь и передовая кружку по кругу, ни к кому конкретно не обращаясь, разомлевшим голосом произнес он. — Жалко только, что пидором был.

Тихо-тихо стало. Как потом рассказывал Микроб, вор-карманник присутствующий при этом, он почувствовал своего рода озноб. По спине поползло что-то страшное, наверное, именно так, дает знать о своем приближении, злая тетка с косой, по имени Смерть.

Обвинить присутствующих воров в трусости, было никак нельзя. Тем более, нельзя было обвинить их и в том, что кому-то из них мог понравиться, пидор. Кем бы он ни был, художником, поэтом, музыкантом, но извини, в тюремной иерархии, эта была группа самых презираемых и за людей не считающихся заключенных. Из данного племени, назад дороги не было. Если же, кто-нибудь из этого племенного сословия, пытался при очередной отсидки, даже через долгие десятки лет, скрыть это. Расправа, с рискнувшим запомоить, осквернить и испачкать других, была страшная, а смерть ожидала — лютая.

После слов Рысака получалось, что все, кто слушал песни пидарюги, морально измазались и, тем самым, сами стали запомоеными. А создал такую ситуацию не «петух обтруханый», а сам пахан, т. е. тот, кто должен следить за чистотой идеи и незапятнанностью своего образа. Но, с другой стороны, когда на зоне твердо и однозначно был единый смотрящий, то есть Данила, тот же Рысак, музыку слушал и не залупался с возмущениями, а хвалил «Квинов», как и все. Теперь же, когда по статусу он сам может стать смотрящим, он вспомнил, что Фреди Меркури представитель петушиного рода-племени. Как-то, уж больно ко времени это все случилось. Если раньше знал об этом, то почему молчал? Вопрос серьезный, требующий серьезных размышлений.

Один Микроб только и простонал, не сдержался: «Эх ты! Такой кайф… и в парашу спустил.»

Данила взял в руки повисшую в воздухе кружку с чифирем. Поднял глаза от проигрывателя и нехорошо, очень нехорошо, посмотрел на Рысака.

Тому бы сказать, что никто не обязан знать, чем еще кроме музыки занимаются музыканты, но не сказал. Может, не так прост этот Рысак? Возможно, это звенья тщательно рассчитанной, продуманной и хорошо спланированной комбинации?

— Ты за слова готов отвечать? — ощерив хищный рот, тихо спросил Данила.

И хотя музыка продолжала звучать, вопрос услышали все. Не услышать этот хриплый посвист, было невозможно. Казалось, свет от тусклых лампочек, качнулся и потерял яркость. По стенам пробежала нервная, зыбкая рябь, такую можно наблюдать на воде, перед грозой.

Засуетился Рысак, проявил излишнюю торопливость в услужливом ответе. Ему бы выдержать паузу, выяснить причину по которой, хотя и равный ему, но выдвигает претензии, на которые он совсем не обязан отвечать. Необходимо было потянуть время и перевести все в шутку. Но не смог, слишком до этого была серьезная фигура Данилы, чтобы так просто отмахнуться. Не смог или не захотел? Дальнейшие события, будем надеяться, разъяснят нам это.

— Бля, буду. Мамой клянусь. Сам в какой-то газете читал… или журнале… или в телевизоре… — заелозил он севшим голосом, на сразу ставшей неустойчивой табуретке.

В качестве искренности своих слов, приложил руку к сердцу. И только после сказанного, до него наконец-то дошло, что он отчитывается перед таким же, как и сам и, что самое неприятное в данной ситуации, ведет себя неподобающим образом в присутствии посторонних.

Авторитет зарабатывается тяжело, а потерять его можно, очень даже легко. То есть, то, что приобретается долгими и напряженными годами усилий по его завоеванию, теряется за несколько позорных минут.

— Микроб, убери эту парашу, с глаз долой, — проворчал Данила.

Не торопясь он поднялся со своего глубокого кресла, повел плечами, потянулся и шагом триумфатора, одержавшего очередную победу над врагом, прошелся по комнате.

После услужливой суеты Рысака, он чувствовал себя победителем и настоящим хозяином зоны. Рысак конкурентом быть не мог. Слишком уж хлипким оказался на поверку.

Данила опять обратился в сторону Микроба.

— Давай, запускай что-нибудь другое. Но смотри, чтобы все было по понятиям.

Для всех присутствующих, неприятная пауза закончилась. По крайней мере в это хотелось верить. Приглашенные отпраздновать торжественный день, с нескрываемым сожалением смотрели на Колюню.

Даже по тому, как он втянул голову в плечи, превратившись из героя уголовного эпоса в яичницу-болтунью… Нет, неудачника в очередной раз наступившего на грабли, было видно, сегодня был не его день. Мгновения радости превратились в часы стыда и позора. Так вляпаться? Ужас!

Пока Микроб заводил новую музыку, Данила снисходительно посмотрел на притихшего Рысака.

— Так, что ли, — спросил он когда зазвучала другая мелодия. И с явной угрозой, взяв со стола нож, поигрывая им в своих пальцах, добавил. — Ну, смотри, Рысак. Сразу говори, если певун окажется пидорком. Ты у нас образованный, в этом направлении.

Все рассмеялись. Рысаку показалось, что смеются над ним. Да, что там показалось? Именно над ним и смеялись.

Пора была срочно что-то предпринимать, получалось — его авторитет, при чем не в переносном, а прямом смысле этого слова, становится дороже жизни. Встать и уйти, он тоже не мог. Разве только, сходить раздобыть веревку и для смеха всей братвы, прямо перед ними повеситься.