Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2 Страница 28

Нам подали бульон, но д'Энтрагу, находившемуся в последнем градусе слабости, сделалось так плохо после первого же глотка, что он покрылся потом, несколько раз дёрнулся и потерял сознание. Его поспешили унести. Я же дал маркёру, который не спал сорок два часа, шесть луидоров и, положив в карман золото, вместо того чтобы отправиться спать, пошёл к аптекарю и принял небольшую дозу рвотного. Затем улёгся в постель и проспал несколько часов, а в три часа пополудни обедал с отменным аппетитом.

Через восемь или десять дней я, дабы сделать приятное мадам д'Юрфэ, повез её вместе с самозванной Ласкарис в Базель. Мы остановились у знаменитого Имхофа, который старался изо всех сил разорить нас. Мы задержались бы там на некоторое время, если бы не один случай, рассердивший меня и заставивший ускорить наш отъезд.

Дабы не обрекать себя на воздержание, я вынужден был снисходительнее отнестись к Кортичелли, и когда после ужина с этой ветреницей и мадам д'Юрфэ мы возвращались домой, я проводил у неё ночь. Но если случалось приходить поздно, а бывало это довольно часто, я спал один в своей комнате, а мошенница — в своей, рядом со спальней матери, через которую надо было непременно пройти, чтобы попасть к дочке.

Однажды, вернувшись в час пополуночи и не чувствуя желания засыпать, я надел халат, взял свечу и отправился к моей красавице. Против обыкновения, дверь в комнату синьоры Лауры оказалась приоткрытой, и когда я уже собирался войти, старуха выставила руки, схватила меня за полы и стала умолять не идти дальше.

— Почему же?

— Она весь вечер очень плохо себя чувствовала, и ей нужен сон.

— Прекрасно, я тоже сосну.

С этими словами я оттолкнул старуху и вошёл. Красавицу я нашел лежащей рядом с какой-то укутанной в одеяло фигурой. Посмотрев с минуту на сию картину, я принялся хохотать и, усевшись на постель, спросил у Кортичелли, кто этот счастливый смертный, которого мне предстоит выкинуть в окно. Тут же на стуле лежал камзол, панталоны, шляпа и трость. В карманах у меня были надёжные пистолеты, и я мог ничего не бояться. Девица вся дрожала и со слезами умоляла меня простить её.

— Это один молодой господин, я даже не знаю, как его зовут.

— Не знаешь, как его зовут, мошенница? Так он сам скажет мне.

Тут я вынул пистолет и рывком обнажил дятла, забравшегося ко мне в гнездо. Передо мной был маленький Адам, совершенно голый, так же как и сама хозяйка постели. Он повернулся ко мне спиной и хотел достать свою рубашку, но дуло моего пистолета убедило его оставаться недвижимым.

— Позвольте спросить, прекрасный незнакомец, кто вы?

— Я граф Б., базельский каноник.

— А тут вы тоже занимаетесь духовными делами?

— О, сударь, совсем нет. Прошу вас, простите меня и мадам тоже. Виноват один я, графиня совершенно безгрешна.

У меня было превосходное настроение, и я не только не рассердился, но с трудом сдерживал смех. Сие зрелище, благодаря своей комичности и сладострастию, показалось мне даже привлекательным. Сочетание этих двух голых тел рождало вожделение, и я с четверть часа молча созерцал их, лишь с трудом отказавшись от мысли присоединиться к ним. Меня удерживало только опасение, что каноник не сумеет достойно сыграть подобную роль. Ну, а Кортичелли обладала счастливым даром без промедления переходить от слёз к смеху и всегда была готова разыграть любую пьесу. Не сомневаясь, что ни один из них не догадался о моих мыслях, я встал и велел канонику одеться.

— Это дело должно умереть между нами. Сейчас мы пойдём шагов за двести отсюда и будем стреляться в упор из этих пистолетов.

— О, сударь, вы отведёте меня, куда вам угодно, и убьёте, если пожелаете, ибо я не создан для того, чтобы драться.

— Значит, вы трус, согласный получать палочные удары?

— Как вам будет угодно, сударь, но любовь ослепила меня. Я вошёл в эту комнату лишь четверть часа назад. Мадам и её компаньонка спали. Вы появились, когда я только снимал рубашку. А до сей минуты мне ни разу не довелось быть перед лицом этого ангела.

— А уж это, — с живостью поддержала его сама потаскушка, — истинно, как Святое Евангелие.

Тем временем несчастный каноник кое-как натянул свои одежды.

— Следуйте за мной, сударь, — ледяным тоном приказал я и повёл его к себе в комнату.

— Как вы поступите, если я прощу вас и позволю убраться подобру-поздорову?

— Ах, сударь! Не позже чем через час я уеду отсюда, и вы никогда меня не увидите. Если же нам и случится встретиться, можете не сомневаться, что найдёте во мне человека, готового на любые услуги.

— Превосходно. Идите, но впредь старайтесь не забывать об осторожности в своих любовных делах.

Засим я отправился спать, весьма довольный всем происшедшим, ибо мог теперь считать себя полностью свободным от моей мошенницы. На следующий день прежде всего пошёл я к Кортичелли и со спокойствием, но вполне твёрдо велел ей немедленно укладываться и ни под каким видом не выходить из своей комнаты до самого отъезда.

— Я скажусь больной.

— Как тебе хочется, но вряд ли это интересно кому-нибудь.

Не дожидаясь её возражений, я отправился рассказать мадам д'Юрфэ о ночном происшествии, коему она от души посмеялась. А мне надо было расположить её обратиться к оракулу за советом, как поступить дальше после совращения юной Ласкарис чёрным гением в образе священника. Оракул ответствовал, что мы должны завтра же ехать в Безансон, а оттуда маркиза отправится в Лион, где будет дожидаться меня, пока я не препровожу графиню и её гувернантку до Женевы и распоряжусь там их отправкой на родину.

Добросердечная безумица была в восторге и даже тут усмотрела знак благоволения Селениса. Мы условились, что я приеду к ней весной следующего года для задуманного превращения её в мужчину.

Всё было готово, и на другой день мы выехали, я с мадам д'Юрфэ в карете, а Кортичелли, её мать и две камеристки — во втором экипаже. По прибытии в Безансон я расстался с маркизой и направился вместе с матерью и дочкой по женевской дороге. В Женеве я, по своему обыкновению, остановился у “Весов”.

За всю дорогу я не только не сказал ни слова своим спутницам, но не удостоил их даже взглядом. Обедали они вместе со слугой, нанятым мною по рекомендации г-на Шаумбурга. Я просил знакомого банкира найти для меня возницу, который взялся бы доставить в Турин этих двух женщин. Одновременно я положил у него пятьдесят луидоров и взял вексель на туринский банк.

Возвратившись в гостиницу, я написал кавалеру Раиберти и отправил ему полученный вексель. В своём письме я сообщал, что к нему явится одна болонская танцовщица вместе с матерью и моими рекомендациями, и просил поместить их за мой счет на пансион в добропорядочном доме. Также я просил его доставить ей ангажемент, хотя бы и бесплатный, но одновременно предупредить от моего имени, что если мне станет известно о ее дурном поведении, то она лишится моего покровительства.