Восемь с половиной часов - Игорь Анатольевич Верещенский Страница 28

Виктор уже стоял в дверях, когда осмелился всё же спросить:

– У меня есть небольшая просьба к вам. Это к делу не относится.

– И какая же? – с некоторым удивлением произнёс директор.

– На счёт отца… у него камни в почках, сильные боли… и радикулит к тому же. Не найдётся ли у вас чего для облегчения болей?

Эта просьба показалась директору несколько дерзкой. Наверно потому, что к нему редко обращались с просьбами.

– Ты же знаешь, что занимаюсь совсем другим, я не врач. Если надо, пусть едет в больницу, я его не держу здесь кстати. – Но остатки совести всё-таки заговорили в нём. Как-никак, этот человек преданно, пусть и не всегда удачно, служил ему на протяжении десятилетий, и Ярослав Карлович поспешил добавить: – впрочем, я попробую что-нибудь подыскать, но результата не гарантирую. Завтра зайдёшь, а сейчас свободен. И надеюсь ты понял, что данные мной указания нужно выполнить как можно скорее!

Виктор кивнул и скрылся за дверью. Ярослав Карлович задумчиво посмотрел ему в след. У него все всегда вызывали подозрения, он и сам от этого устал. Нет, вряд ли этот человек будет шпионить… не похоже.

Уже обдумывая план дальнейших действий, Виктор вошёл к себе и обнаружил отца за письменным столом. Тот что-то старательно выводил плохо слушающейся рукой. Виктор уже не первый раз заставал его за этим занятием, и, наконец, поинтересовался:

– Что ты там всё пишешь? Я поговорил с Ярославом Карловичем, он обещал посмотреть лекарство от твоих болей.

Афанасий Михайлович отвлёкся от своих записей и выцветшими глазами уставился на сына, который сел на диван.

– Зачем ты это сделал? Я тебя не просил! – Сварливо заговорил он. – Я же тебе не раз говорил, он наверняка принимает что-то, что не позволяет ему стареть. Посмотри на меня и на него!

– Брось, папа, ну даже если и так? Неужели ты тоже не хотел бы это принимать?

– Ни за что я не стану пить ни эту гадость, ни ту, которую ты мне принесёшь. Если это не одно и то же.

– Да вряд ли он даст её тебе. Но я могу спросить. – Добавил Виктор, чтобы немного раззадорить старика. Все его опасения, которые он не раз высказывал, ему всегда казались смешными и лишними. Как и зачастую в молодости.

– Не смей! Я тебя очень прошу – не лезь в его дела! Выполняй все указания, но не лезь, куда не просят! Он ужасный человек. Ты же видел, в каком состоянии во время войны люди выходили оттуда.

– Он – гениальный человек! – с расстановкой произнёс Виктор. – Каждый должен делать в жизни то, что у него лучше получается. В том числе и я – сам разберусь, что делать.

Даже в свете настольной лампы лицо старика заметно погрустнело, глубже проявились морщины. Виктор уже вставал с дивана, и всё же не удержался, чтобы не похвастаться:

– Кстати, Ярослав Карлович дал мне новое задание. Я теперь должен буду следить за тем, что делается в управлении.

– Ты играешь в опасную игру…

Виктор посмотрел на отца и сурово добавил, явно с намёком:

– А ещё он сказал, что в школе кто-то шпионит. Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

Старик глубоко вздохнул и тихо проговорил:

– Сядь, пожалуйста, сюда, рядом. – Он указал на ещё один стул около стола. – Посмотри на меня: я старый разваливающийся человек, своё уже отжил…

– Папа, ты опять за своё!

– Можно мне договорить! Когда я оказался на этой работе, я не подозревал, чем это может обернутся для меня, что мне придётся переживать, идя против всех человеческих принципов только ради тебя. Потому что я боялся, что если я попытаюсь уйти, то меня уберут, и неизвестно что будет с тобой. И теперь этим словам есть подтверждение – Ярослав Карлович обеспокоен безопасностью информации, так что мне точно нельзя покидать это место. И тебе тоже. Витя, я лишь хочу, чтобы ты был осторожен. Назад пути уже нет.

– Выбор есть всегда!

– Я тоже так думал в твоём возрасте. Впрочем, выбор и правда есть даже сейчас, только боюсь такая альтернатива не придётся тебе по душе… Я совсем не об этом хотел с тобой поговорить… Ты спрашивал, что я пишу, – Афанасий Михайлович пододвинул тетрадь, – это мои воспоминания, дневник, так сказать, пишу, пока ещё не выжил из ума. И здесь написано всё, что я знаю об этой проклятой школе. Но далеко не всё, что есть на самом деле…

– Ты с ума сошёл! Если это кто-то обнаружит…

– Это никто не обнаружит, если не захотеть. Пообещай мне, что если когда-нибудь подвернётся случай, то ты предоставишь эту информацию кому надо.

– Ты что такое говоришь? Кому я должен ёё предоставить, и когда? Ты, видимо, совсем уже! Я никогда не пойду на это! – Виктор рывком встал, но старик ухватил его за локоть.

– Не мне рассказывать тебе о всех ужасах, происходивших здесь! Ты их видел! Неужели тебе не жаль этих детей, с которыми делают не пойми что!? Я надеюсь, в тебе осталось хоть немного сочувствия. Или ты хочешь стать вторым директором? Беспощадным и высокомерным?

Виктор выдернул руку, не желая больше слушать, поскольку на самом деле понимал, что отец говорит правду.

– Я знаю, ты сделаешь то, о чём я тебя попросил, сам поймёшь когда. Я знаю, ведь я тебя воспитывал не таким.

Последние слова донеслись до Виктора уже за дверью. «Воспитывал! Ты почти всё время носился по своим делам!» – подумал он сгоряча. А ведь теперь по этим делам носится он, и у него не было времени ни на что прочее. Он злился на отца, но в глубине души жалел его. Злость – мгновенное увлечение, она застилает глаза на поверхности, но их глубина, душа, всё равно остаётся ясной, и именно там прячутся подлинные чувства.

На следующий день Ярослав Карлович, как и говорил, дал Виктору пару бутылочек. Тот, боясь, что отец, узнав об этом, вообще откажется что-либо есть или пить, стал тайно добавлять лекарство в еду. Боли прошли, так, по крайней мере, утверждал Афанасий Михайлович. Наверняка он догадывался, что сын ему что-то добавляет, но снова устраивать разборки уже не стал, и благополучно дожил да 1950 года, в марте которого и скончался. Скончался, не дожив каких-то несколько лет до весьма знаменательного события, коснувшегося всех. Смерть его для