Александр Кулешов - Голубые молнии Страница 29

— И ты думаешь, все это можно знать, не зная человека.? Ошибаешься. Трудно, согласен. Ошибки бывают. Да и ребята — не раскрытые книги. Иной — такой кроссворд, что за год не разгадаешь. Но надо. И уж во всяком случае надо все время над этим работать. Конечно, есть замполиты — это прежде всего их обязанность. Так ведь одно дело делаем. Почему мой Якубовский может не хуже меня ротой командовать и занятия проводить, а я должен хуже него солдатскую душу знать?..

Так и шли они уже совсем пустынными ночными улицами мимо молчаливых, тихих домов. Шли. думая каждый о своем.

Копылов под впечатлением спора размышлял о ефрейторе Чурсине. История этого тихого, казалось, всегда печального парня служила хорошей иллюстрацией к доводам, которые он только что приводил Васнецову.

Ефрейтор Чурсин был бесспорно отличный солдат. Старательный, понятливый. Он быстро усваивал не такую уж простую солдатскую науку, имел несколько спортивных разрядов, до инструктора ему оставалось дотянуть всего ничего.

Но вот не было у Чурсина этакой лихости, яркости, что ли, с первого взгляда заметной храбрости, свойственных десантникам, того, что неизменно вызывает восклицание: «Отчаянные ребята!»

Тихий, скромный, даже незаметный...

И вдруг Чурсин влюбился. Влюбился в хорошую, веселую и добрую девушку — официантку офицерской столовой Машу. А она в него. Ходил с ней в увольнение в город, мельком виделся в городке, написал о ней домой, строили планы. Ну и слава богу.

По оказалось, не слава богу.

Потому что у Копылова в роте и даже в том же, где и Чурсин, взводе служил гвардии рядовой со странной фамилией Крест. И вот он-то был, что называется, идеальным десантником: высокий, красивый, мастер спорта по борьбе самбо, мастер в игре на баяне, ротный запевала и заводила. С двадцати метров он втыкал десяток ножей подряд в спичечную коробку, одного-двух очков не добирал до мастера спорта по стрельбе, бесшумно подкрадывался и снимал самого бдительного часового, а по прыжкам с парашютом стал инструктором еще в аэроклубе.

Разумеется, такой орел не остался незамеченным. И едва ли не из каждого увольнения его провожала к воротам новая красавица.

Но однажды Крест обратил свое благосклонное внимание на Машу. Маша и мечтать не могла о таком, ей было счастливо и спокойно со своим Чурсиным.

Однако устоять перед Крестом не дано было никому. И как-то вечером, когда Копылов позже всех задержался в столовой. Маша подошла к его столику.

У нее были заплаканные глаза, покрасневший нос, в одной руке она несла компот, в другой сжимала промокший платочек.

— Ты чего? — спросил Копылов. — Кто обидел? Маша зашмыгала носом, махнула рукой и убежала. Потом подошла опять. Теперь уже для разговора.

— Давай рассказывай... — Копылов усадил ее рядом. — Что случилось? Чурсин обидел? Он же не может...

Об их идиллической любви Копылов, да и не только он один, был хорошо осведомлен.

— Да вот то-то и оно, что не может. Дал бы мне как следует, а он... — Маша опять махнула рукой.

Сначала разговор не клеился, но в конце концов выяснилось, что Маша не устояла перед лихим натиском неотразимого Креста. Сдалась, влюбилась. Чурсина жалеет отчаянно, до слез. Чувствует, что тот все понимает, а сказать ему сил нет, и Креста прогнать тоже... И вообще хоть топись. Запуталась совсем.

Копылов постарался успокоить, обещал что-нибудь придумать. Но что?

Собственно, формально причин для беспокойства не было: и Чурсин, и Крест по-прежнему оставались безупречными солдатами. Копылов знал, что такими они и останутся. Только Чурсин стал еще тише, как-то печальнее и незаметнее. И перестал стремиться в увольнение. Но оставить все так, как есть, Копылов просто не мог, это решительно противоречило его натуре. Его солдаты мучаются, запутались, а он в стороне?

И он вызвал Креста. Посадил напротив и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Не стыдно?

Крест разволновался. Он дорожил своей репутацией отличного солдата, не числил за собой никакой вины и ничего не понимал.

— Товарищ гвардии старший лейтенант, а что я сделал?

— А Маша? — Копылов продолжал смотреть в тревожные глаза солдата.

Крест вздохнул с облегчением. Маша? Только и всего? Это же не служба. Так, баловство... Да и вины нет никакой — из увольнений не опаздывал, не пил, лишнего не позволял. А что все девки в округе по нему с ума сходят, так что поделаешь! Наоборот, престиж роты поднимает.

— Подумай, Крест. — сказал ему Копылов, — ведь у тебя что ни день, то новая любовь. Не пора ля посерьезней на это дело взглянуть? Ну хорошо, никак не можешь настоящую выбрать, такой уж ты, бедняга, нерешительный. А зачем товарища обкрадываешь, зачем за его счет радуешься?

— Да что вы, товарищ гвардии старший лейтенант?.. — Крест вскочил.

— Садись. Давай так договоримся: если ты ничего не знал про Машу и Чурсина, твоего товарища, про то, как любят друг друга, про то, что пожениться хотят, считай, что у нас разговора не было. И прошу меня извинить.

Крест молчал.

— Знал или не знал?

— Знал... Так ведь она сама...

— Нет, не сама! — Копылов говорил резко, даже зло: — Не сама! Ну кого обманываешь? Себя? Меня? Привык к легким победам! Для тебя она что? Ну проведешь с ней время, ну закружишь голову. И дальше пойдешь. А для Чурсина — она одна. Он другой такой в жизни, наверное, уж не встретит.

— Так что ж мне, товарищ гвардии старший лейтенант, теперь гнать ее, что ли. Она ведь...

— Вот что, Крест. — Копылов встал, — приказывать тебе в этих вопросах я права не имею. Больше того, как солдата ставлю тебя в пример и уважаю. А вот как товарища, а мы в армии, что солдат, что офицер, в конечном счете все товарищи, уважать перестану. Не буду уважать, если по совести не поступишь. А уж как, пусть тебе совесть и подскажет. Иди...

Как поступил Крест, Копылов так и не узнал, только однажды Маша подстерегла его вечером у выхода из столовой и зашептала:

— Спасибо, товарищ Копылов. Большое вам спасибо...

— Все в порядке? — Копылов повеселел. — Ну расскажи.

— Все, все хорошо. Спасибо вам... — Она заторопилась и исчезла в сгущавшихся сумерках.

Да. десятки людей в его роте, десятки характеров, судеб, сотни проблем.

И нельзя пройти мимо них. Мало того, вмешиваясь, нельзя ошибиться.

Командир роты — большой пост. Почетный и трудный...

Офицеры подошли к дому.

Жили Копылов и Васнецов вместе, в двухкомнатной квартире дома офицерского состава. В свое время заместитель комдива по тылу размещать по два офицера в одной комнате отказался.

— Что толку? — говорил ст. — Через полгода женятся, и приходится заниматься передислокацией: третьего лишнего куда-нибудь переселять. А так есть своя комната у каждого; женился — порядок. Завел детей — опять же комната есть. Никто не ходит, не требует, чтоб его обеспечивали отдельной кубатурой, поскольку законно сочетался. Ну, а если не женился, продолжает в холостяках ходить при наличии отдельной комнаты — что ж — издержки производства. Да и все равно когда-нибудь женится. Полковников, старых холостяков, встречал, а лейтенантов что-то не приходилось.