Густав Эмар - Тайные чары великой Индии Страница 29

— Блю-Девиль утверждает противное.

— На какое же доказательство он опирается?

— Ни на какое еще, но обещает приобрести его через два дня.

— Он подозревает кого-нибудь?

— Конечно, без этого его рассуждение не имело бы основания.

— Это справедливо. О ком же идет речь?

— Об одном бедном дьяволе, который сделал из себя страдальца, страдающего от остальных авантюристов, которые пользуются им как слугой, чтобы заставлять его делать все, что им заблагорассудится, никогда не жалующегося, — об одном из этих безобидных существ, которые, кажется, родились, чтобы служить игрушкой тех, кто их окружает.

— Да, Блю-Девилю посчастливилось-таки столкнуться с подобной личностью.

— Я ему сделал то же самое замечание; он мне ответил, смеясь, что только благодаря отрицательной роли, занимаемой этим человеком, ему удалось направить на него свои подозрения. Он думает, что великие актеры склонны увеличивать, возвышать свои роли и что Мигуэль Тадео против воли так усилил свою роль, что сделал ее смешной и подозрительной в глазах дальновидного человека.

Заметьте, что этот человек, который называется или заставляет себя называть Спильдер, ростом и сложением геркулес и не имеет совершенно глупого выражения лица.

— Поживем — увидим. Блю-Девилю, вы говорите, достаточно двух дней?

— Двух дней, да, сеньор.

— Хорошо, подождем до тех пор, а донну Розарио, — предупредили вы ее так, как хотели?

— Да, сеньор, донна Розарио предупреждена, она в полном восторге и в известную минуту будет готова.

— Бедное милое дитя. Бог поможет, я надеюсь, мы сможем ее спасти.

И он склонил голову на грудь и, казалось, погрузился в мрачную и печальную думу.

В эту же ночь после совещания, на которое приглашен был также и Валентин, вожди пришли к полнейшему соглашению, т. е. был составлен наступательный и оборонительный союз между различными индейскими племенами, собравшимися к этому времени на охоту в саванны Красной реки и белыми охотниками и трапперами, вождем которых признан был Валентин Гиллуа; таким образом, была объявлена война всем метисам Выжженных лесов, эмигрантам и другим, принадлежащим к этой расе или происходящим из нее, если они вздумают против воли индейцев напасть на их охотничью территорию или только даже перейти ее. Охотники были снаряжены во все концы, чтобы предупредить всех о решении, принятом советом герольдов, избранных из самых знаменитых воинов, дано было опасное поручение тайно забросить в лагерь бледнолицых и Выжженных лесов кровавые стрелы, обвязанные кожей ехидны, что служит эмблемой войны на жизнь и на смерть; затем по знаку главных вождей воздвигнут был посреди лагеря военный столб.

Красный Нож первый с песнями и танцами коснулся своим топором столба, раздался воинственный крик, и танец скальпа начался; он длился всю ночь.

За час до восхода солнца союзные вожди проснулись с Красным Ножом и вернулись в свои лагеря доканчивать приготовления к предстоящей компании.

Заметим мимоходом, что во время войны индейцы как будто забывают свою лень и изнеженность; они совершенно преобразуются, переносят с непоколебимым стоицизмом самую ужасную усталость и самые продолжительные лишения и иногда даже, несмотря на свою невообразимую жадность, терпят два-три или четыре дня голод и жажду, не произнося ни одной жалобы.

Можно подумать, что усталость не действует на эти железные организмы; ничто их не останавливает, ничто не удивляет, не чувствительные ни к холоду, ни к жаре, ни к дождю, ни к палящим лучам солнца, они как будто смеются над страданиями; никакое препятствие не заставит их отступить, никакая непогода не испугает их.

В этом-то и заключается объяснение необыкновенной быстроты их передвижения, их яростных нападений и их неукротимой энергии в битвах. Валентину Гиллуа знакомы эти неоценимые достоинства его новых союзников, и он надеялся на их содействие.

По окончании последнего совета, на закате солнца, он имел с Курумиллой непродолжительный разговор, который заставил вождя немедленно покинуть лагерь.

Охотник держался в стороне от проявлений воинственного духа своих союзников; всю ночь просидел он у сторожевого огня, и сон ни на одну минуту не смыкал его век.

Спустя около часа после восхода солнца Курумилла возвратился в лагерь.

Вождь был не один; кто-то сопровождал его, и этот кто-то был дон Пабло Гидальго.

Заметив вновь пришедших, Валентин поднялся с места и направился к ним.

— Наконец-то! — сказал он, с приветливой улыбкой протягивая молодому человеку руку. — Я ждал вас с нетерпением.

— Мы всю ночь шли, — отвечал, улыбаясь, молодой человек. — Я также желал поскорее с вами увидеться; я предчувствовал, что здесь меня ожидает нечто такое, что сделает меня счастливым; вы так добры с теми, кого любите, сеньор!

— Предчувствие не обмануло вас. Пойдемте, сеньор. — Он направился к одному тольдо и постучался в решетку его. Решетка отодвинулась, и на пороге показалась женщина. Раздался крик восторга, и донна Долорес очутилась в объятиях дона Пабло.

Валентин с улыбкой смотрел на них, хотя глаза его были влажны.

Глава VII. Приготовление к сюрпризу

Час спустя Валентин Гиллуа простился с краснокожими и в сопровождении Курумиллы, дона Пабло и его очаровательной невесты донны Долорес де Кастелар возвратился в свой лагерь, куда прибыл в восемь часов вечера.

— Что нового? — спросил он у весельчака, соскочив с лошади.

— Ничего, — отвечал охотник, — Кастор и Навая производили довольно отдаленную рекогносцировку, но не открыли ничего подозрительного.

Для донны Долорес разбили палатку, а охотники ни в какое время года не ищут для себя убежища.

На другой день, на заре, Валентин разбудил дона Пабло, спавшего около него на своих мехах.

— Вставайте, — сказал он ему, — следуйте за мной, донна Долорес ждет нас к завтраку.

— Уже завтрак! — вскричал с удивлением дон Пабло, — который же час?

— Семь часов утра; солнце скоро взойдет. Пойдем!

Дон Пабло последовал за ним, не понимая, зачем такой ранний завтрак, но не решаясь расспрашивать охотника.

В углублении скалы, у пылающего огня, приготовлен был завтрак на турецком ковре; донна Долорес, сидя на разостланном меху, ожидала своего жениха; при его приближении восхитительная улыбка осветила ее милое личико, как солнечный луч, проникающий сквозь тучи, бедная женщина еще не могла привыкнуть к своему счастью.

— К столу! — весело заговорил Валентин. — Постараемся хорошенько насытиться; кто знает, когда нам придется обедать.

— Признаюсь, дон Валентин, — ответил дон Пабло, садясь, — я еще совсем не чувствую аппетита.