Виктор Сафронов - Пилигрим Страница 29

Еще старожил вспомнил, по поводу побегов.

Бежать отсюда можно. Многие пользуются этим призрачным шансом… После всех бегунов, обязательно вылавливают и перед сном, в назидание другим марафонцам — долго с наслаждением пытают и только потом лежачего добивают выстрелом в затылок. Почему лежачего, — с удивлением поинтересовался я. Ответ мне не понравился. «А потому, что после пыток, когда бегуну перебивают мотыгой ноги стоять ему невозможно».

Но я никуда не бежал. Я появился с другой стороны. Почему меня так быстро вычислили?

Об этом, сведущий дежурный и премудрый язычник, шепнул мне по секрету. «У них по периметру нейтральной зоны, всюду натыканы датчики, реагирующие на тепло. Кроме этого, там же установлены и противопехотные мины. Когда бегать за бегуном неохота, они миной его сбивают».

Кухонный рабочий, поделившийся со мной своими наблюдениями, оказался членом… Вы удивитесь… Да… Той самой экспедиции, следы которой я разыскивал.

С полным основанием, я посчитал свою миссию выполненной. Двести тысяч в виртуальном кармане, начали будоражить мое воображение, а складывание их с четырьмя сотнями полученными за «горные» работы — вообще лишали рассудка и выносили мозг.

Не с моим здоровьем работать световой день: таская воду, мешки с листьями и удобряя землю. Что я им — ломовая лошадь?

Пора уже было желать, всем остающимся здесь успеха… и быстро сваливать.

Выводить людей из рабства у меня сил не было, да и задача стояла иная. Найти пропавших, еще раз нажать кнопочку на специальном приборе, не найденном во время обыска. Где я его прятал, приспособил, схоронил — не скажу. И не спрашивайте… Дальше прилетят краснозвездные соколы и не назойливо вмешаются во внутренние дела дружественной страны.

В прошлый раз, «мои друзья» были на сорок пять минут расторопнее намеченного сигнала. Если бы я был не достаточно предусмотрителен, пришлось бы мне по их милости быть мертвым.

Аппаратик передающий сигнал я достал. Нажал кнопочку. Забросил его на крышу высокой постройки из брезента и рванул в сторону. Бежал и думал. Думал и бежал, сквозь надсадный сип своих прокуренных легких: «Не слишком ли все хорошо получается?»

Не успел подумать, как собачонка, породы «ротвейлер» была у меня на спине. Небо с овчинку, у горла зубы.

Подбежали охранники. Ногами чуть попинали и полуживого в лагерь потащили.

— В начале они все бегают, — говорил один другому и со смехом продолжал. — Он дурачок думал, что мы за ним не наблюдаем. Каждый его шаг, у нас, во… как на ладони…

— Куда его?

— Куда и всех, — не задумываясь, ответил второй. — В подвал, на профилактику. Посидит в колодках, до вечера, остынет. Глядишь, исчезнет и желание бегать с нами на перегонки.

Набили они мне на ноги два специальных бревна. И, спасибо им, бросили в подвал. Сидел я там, зализывая разбитые и вспухшие губы, потирая синяки по всему телу.

«Не слишком ли часто меня в последнее время бьют? — грустно размышлял я. — Столько денег в руках имел. Можно было угомониться. И не на «гавнидосе», а на нормальной водке с коньяком, становиться изысканным алкоголиком. За каким хреном, я пытаюсь взбадривать себя смертельной опасностью. Вот, такой, как к примеру Гурон — «сын неопознанной горы», в следующий раз не рассчитает свою силу, даст по голове и убьет к едрене-фене…»

Думал и заснул.

Намаялся за последние дни.

Может в живых из-за «темницы сырой» и остался, так как к вечеру высадился спецназ. Кого взорвали, кого убили… Своих пленных, чье место расположение, я — именно, я — обнаружил, забрали и…

— Эй… Эй! А меня? А как же быть со мной?

Но они на радостях, что все так классно получилось загрузились и улетели. После их отлета, долго еще слышались взрывы и от напалма горела земля. Загрустил я основательно, не по детски. Да и дышать из-за пожаров было тяжко.

В подвале темно, постоянно кто-то в углу копошится. Видно черти шебуршат. Попытался я собрать тело в «позу лотоса» — не удалось. Забыл, дурачок, что ноги скованы бревнами. Пришлось нирванить в нарушение основ.

Сидя под землей я прислушивался к взрывам и автоматным очередям. Я даже не знал, радоваться или огорчаться? Кто там бьется? Кто побеждает? За правду ли пуляют друг в друга на ристалище? Понятных знаков не подают… Подполз к дверке. Вежливо, пытаясь никого не огорчать своим присутствием, постучал. Не ответили.

Когда все стихло, осмелел, плюнул на основы этики и начал бушевать. Как ни кричал… Как ни старался… Ни черта освободители не услышали сигнал бедствия…

В итоге я имел отрицательный результат. Ноги обездвижены. Если не совершать героических усилий, буду погребен в этом блиндаже заживо.

Сидеть, ожидая внезапное спасение, пришлось долго. Спасение откладывалось. Сверху по крышке импровизированного гроба никто не стучал, а спектакль в качестве зрителя все же хотелось досмотреть до конца. Пришлось самому, едва-едва…

Срывая ногти и раня в кровь конечности, до оголения нервов на пальцах… Начал подкапываться под дверь. Земля была хорошо утоптана и больше напоминала каменистый грунт. Однако, начитавшись в юности похождений «пламенных революционеров», презрев тяготы и лишения, ковырял земельку, а больше грыз её родимую, нашептывая себе разные правильные слова про смысл жизни.

Спасло меня, что темница было сооружением временным и бетоном не залита. Поэтому кое-как приноровился. Уставал с непривычки, а что делать?

Но не от выработки дневной нормы я мучился, больше всего пришлось страдать от жажды. Как я понимаю тому, кто должен был носить арестанту еду и питье пришел внезапный копец.

Повезло, что ночью, на исходе вторых суток прошел дождь, и в рукотворной ямке появилась вода. Я, не брезгуя и не воротя нос, дескать, вода грязная с бациллами и холерным вибрионом, став на четвереньки, долго и с наслаждением ее лакал. После лежал, прислушивался к организму. А потом снова пил. Возможно, видя цвет потребляемого раствора на дневном свету, мог отказаться.

Только через трое суток, я смог выбраться. Подкопал размякшую после дождя глину и с бревнами на ногах, извиваясь, как червяк с гирькой на хвосте, выбрался на волю.

Пока я не выбрался, снаружи было тихо. С моим появлением, выжженный пейзаж оживился. Птицы сидящие на деревьях, посчитали меня своим соперником в деле раздела падали и были весьма недовольны.

Посмотрел я по сторонам… Пейзаж достойный кисти Верещагина или, спаси и помилуй, какого-нибудь Босха…