Юрий Кунов - Искатель, 2014 № 07 Страница 29

— Прямым текстом?

— Не текстом. Действием. Я довольно грубо ее одернул. По-моему, это более серьезный повод бросить в меня камень, чем помятые цветы. Причина конфликта глубже, чем можно было бы подумать, глядя со стороны.

— И когда это произошло?

— Что?

— Действие.

— …Девятого мая.

— В День Победы? Она что, пьяная была?

— Не была она пьяна! Во всяком случае, мне так не показалось. Что еще хуже.

— Почему?

— Будь она пьяна, ее поступок можно было бы списать на затуманенную голову, а так…

— Вы играете в волейбол с юными девушками — коротенькие юбочки и шортики, обтягивающие грудь маечки, смех… Соглашусь, влюбленная женщина вполне могла взбеситься. Но девочки ведь к вам все-таки ходят, скажут в полиции.

— И мальчики ходят. Педофилы, насколько мне известно, чаще интересуются мальчиками. Но только никаких развратных действий с моей стороны по отношению к детям никогда не было, и быть не могло, не говоря уже о половых актах. В неоднозначных ситуациях люди сейчас почти всегда видят что-то грязное. Да и в однозначных, кстати, тоже. Чужого ребенка стало невозможно по волосам потрепать — тут же припишут домогательство. Разумеется, я понимаю, почему у людей появляются такие мысли. Но ведь чье-то мнение не может быть поводом к обвинению в преступлении?

Марков шумно вздохнул и скрестил на груди руки.

— Да, малышню я к себе приглашал и приглашаю. И писал их к тому же! Много писал. Но только портреты, — сказал он, направив на Рыбакову словно дуло пистолета указательный палец. — Никаких ню! — Он снова сплел на груди руки. — Если господа полицейские желают, могут у меня обыск провести в любой момент. И здесь, и дома. Компьютеры могут проверить. Телефоны. Я даже без ордера позволю это сделать. Чудовищно, — Марков раскинул руки в стороны, — но люди не понимают, что с детьми мне просто интереснее общаться! — Он, словно обессилев, уронил руки на подлокотники кресла и, глядя в пол, немного помолчал. — В отличие от взрослых каждый ребенок самобытен, — продолжил он уже менее горячо. — Знаете, сколько интересных идей для своих картин я у них почерпнул? У детей истинно индивидуальный взгляд на мир. Правда, до определенного возраста. Потом начинает доминировать стадный инстинкт. А лет в четырнадцать-пятнадцать сексуальные позывы выворачивают им наизнанку мозг и они, в подавляющем большинстве своем, окончательно перестают представлять для меня интерес. — Марков снова сделал паузу. — Я не анималист — животных не пишу. Не будь повсеместной пропаганды промискуитета, инстинкты, может быть, и не проявлялись бы в столь грубых формах, но… Не люблю рассуждать на эту тему. Сходите как-нибудь на дискотеку — и сразу поймете, о чем я говорю. Но предупреждаю, зрелище отвратное. Я туда иногда выбираюсь, чтобы получить эмоциональную встряску. Пейзажи после таких вылазок получаются у меня величественными, наполненными космизмом. — Марков ухмыльнулся. — Один московский критик так написал о моих работах. Правда, я потом болею несколько дней… А знаете что, — опершись на подлокотники, Марков рывком встал с кресла, — давайте вы у меня обыск проведете. Прямо сейчас! Если мама вернется, выйдете через сад. Код на калитке я вам скажу. Из дома она вас не увидит, а в мастерскую ей входить запрещено, когда я работаю.

— Не знаю, как-то все…

— Вы должны это сделать! Мне может понадобиться не только плечо адвоката, но и ваши заверения, что я человек порядочный, если уж пошли такие разговоры. Ваше слово в Бирючинске весьма весомо, насколько мне известно. Вперед. Да не тяните время!

— Хорошо! Мысль, в общем, верная. Начнем тогда с холстов, — неожиданно для самой себя согласилась Рыбакова.

Валентина Васильевна осмотрела все натянутые на подрамники холсты и стоявшие под рабочим столом разнокалиберные листы картона. Некоторые живописные работы были выполнены на стекле и жести. Их она тоже осмотрела. Две работы — весенний сад в цвету и лесное озеро — ей очень понравились, но своего восторга она не показала. Марков не любил, когда восхищались его пейзажами. Наверное, не хотел, чтобы люди, даже мысленно, проводили параллели между его полотнами и картинами его знаменитого отца.

— Ничего неблагопристойного я не увидела, — сказала Рыбакова, собираясь присесть в кресло после более чем получаса поисков.

— Принимайтесь за стеллажи. Там вся графика.

— Смеетесь? Там же папок не один десяток! А рисунков тогда сколько?

— Валентина, я вас прошу!

— Хорошо, я посмотрю.

Рыбакова начала с полок, располагавшихся под потолком. Она залезла на стремянку, взяла одну из папок и села на верхнюю ступеньку.

Она переворачивала листы, почти не глядя. В основном это были пейзажи и натюрморты. Техника исполнения и материалы были разными: пастель, сангина, охра. Иногда попадались портреты и фигуры в полный рост, но ни одного изображения обнаженной натуры за два с лишним часа Валентина Васильевна не обнаружила.

— Ярослав, я уже устала. Пожалейте! — жалобно протянула она, закрывая очередную папку.

— Давайте сделаем перерыв, а потом вы продолжите.

— Идет. Я бросила бы все к чертям собачьим, если бы не понимала, насколько это вам нужно.

— Может оказаться даже нужнее, чем мне на данный момент кажется. Вам чаю?

— Лучше кофе. Старушке надо немедленно взбодриться.

Марков включил электрический чайник.

— Слезайте. И нечего на себя наговаривать. Старушка! У меня отец в семьдесят пять лет кроссы бегал и ледяной водой обливался. А вам и шестидесяти нет.

— Мужчинам проще форму поддерживать. На лицо им, например, время можно не тратить. Отрастил щетину — и все, ты в тренде. До этого полвека с подобной целью отпускали бороды.

— Наверное, вы правы. Но я все-таки считаю, что старость приходит к человеку после восьмидесяти.

— Мне кажется, если я сейчас слезу, то потом наверх уже и не заберусь, — медленно спускаясь с лестницы, пожаловалась Валентина Васильевна.

— Смелее, смелее.

Марков достал из стола чашки и банку растворимого кофе.

— Коньяк будете?

— Плесните немного в кофе, — ответила Рыбакова, становясь на пол.

Она села в любимое кресло хозяина и с удовольствием вытянула ноги.

— Вот оно, счастье!

Марков подал ей на блюдце чашку с кофе.

— Горячий, осторожнее. Сахар я положил.

Рыбакова поставила чашку на стеклянный журнальный столик рядом с креслом.

— Как вы думаете, сколько уйдет времени на то, чтобы просмотреть остальное?

— Примерно еще час, если вы не сбавите темп.

— Я уверена, что ничего компрометирующего вас я не найду.