Григорий Федосеев - Живые борются Страница 3

— Если не хватит хлеба — не дойдешь, обессилеешь и все равно вещи выбросишь, но будет уже поздно, — говорил Хорьков и сам властью старшего выворачивал рюкзаки.

Договорились с проводниками: кто первым доберется до населенного пункта — немедленно сообщит в штаб экспедиции о несчастье. Затем сделали подробную надпись на лиственнице о случившемся на тот случай, если когда-нибудь сюда, к лабазу, попадут люди.

Наступили минуты расставания. Первыми покидали перелесок проводники. За плечами у них котомки, в руках посохи. В глазах печаль. Распрощались мужественно.

— Не заблудитесь? Лучше бы шли вместе с нами, — сказал Хорьков, обнимая сильными руками сразу двух стариков.

— Зачем блудить? Эвенку сердце подскажет путь, — ответил Топко. — Умрем тут, не обидно будет — родная земля. А ты смотри хорошо, тайга там тебе незнакомая, как бы не сбился...

— Не беспокойся, дойдем.

— Не хвались, трудно, будет, надо шибко долго идти. Может, продуктов не хватит, тайга без зверя не подмога, все равно что чум без людей. Пусть злые духи потеряют твой след.

— Спасибо, Топко, спасибо и тебе, Тиманчик! Вам тоже счастливого пути. Не обижайтесь, что так получилось и мы расстаемся, когда именно всем надо быть вместе.

— Может, так лучше. Все не пропадем, кто-нибудь останется в живых. Расскажет... Но ты не подумай, что старики бросили вас. По-нашему, лучше себе кость сломать, чем совесть потерять.

— Нет-нет, Топко, мы расстаемся добровольно. Спасибо вам за все!

— Спасибо и тебе. Мы хорошо жили, все равно что братья. Наши уши много слышали от вас хороших слов, наш желудок постоянно чувствовал твою доброту.

Прощаться всегда грустно, а тем более грустно в этих безлюдных пустырях. Люди долго смотрели вслед удаляющимся старикам, пока их не заслонила дымовая завеса. Отряд остался без мудрых советчиков-проводников, без оленей на еще горящей земле. А путь предстоял дальний. Он был единственным и только вперед, на запад. Никогда Хорьков за свои долгие годы работы в тайге не сталкивался с такими трудностями, как в этот раз. На что же надеялся этот человек?

— Пора и нам, — скомандовал Виктор Тимофеевич. Он легко забросил на спину тяжелый рюкзак, связал ремешками на груди лямки и, опираясь на посох, задумчиво посмотрел в сторону, куда лежал их путь. Внешне он был, как всегда, спокоен. На смуглом лице, обточенном ветрами, не было морщин, их прятал загар, но когда он смеялся, а смеялся он часто и заразительно, тогда они вдруг появлялись белыми прожилками под глазами, на лбу. В его взгляде, в голосе, во всех чертах светились ум и приветливая доброта.

Хорьков встряхнул плечами, выпрямился, готовый покинуть стоянку. Уже и остальные набросили на плечи рюкзаки.

Едва люди сделали первые шаги, как стал подниматься старый олень. Он все еще был жив. Широко расставив кривые ноги, животное с трудом держало на них отяжелевшее тело. Олень смотрел на уходящих глазами, полными отчаяния. Люди, к которым он был привязан с ранних лет, которым он преданно служил всю жизнь, покидали его, он это чувствовал инстинктом. Какая печаль засела в его большой голове? Может быть, заболели старые, никогда не заживавшие раны на груди от ременных шлей, или вдруг защемило свежей болью холку, растертую вьючным седлом?

Люди задержались. Олень продолжал стоять, повернув к ним голову с отвисшей нижней губой, один над трупами своих собратьев...

Метров через сто люди снова оглянулись. От перелеска по их следу, еле переставляя ноги, падая и снова поднимаясь, медленно шел старый олень...

Видимости не было. Шли по компасу. Торопились. Отдохнувшие ноги легко шагали по обгоревшим обмежкам. И, как всегда в первый день, путь был полон свежих впечатлений. Всё запоминалось, как в детстве: и бурундучок, сиротливо сидящий на сучке и с ужасом поглядывающий на обгоревшую землю, и болотца, сплошь затянутые пеплом, и провалы в торфе, куда попадали путники.

Отряд в этот день легко отмерил километров двадцать пять. Ну как было не радоваться! Люди повеселели, и будущее не казалось им таким уж мрачным. Все зависело от того, насколько правильны были доводы Хорькова о необходимости отступать на запад, к Экимчану. Пока что не было оснований упрекать Виктора Тимофеевича в неточности.

Ночевать остановились рано на берегу безымянной речки. Дежурил Борис. Обладая незаурядной физической силой, он быстро расчистил площадку, натаскал дров, разжег костер и стал варить ужин. Парень успел уже освоиться с кочевым образом жизни отряда, ко многому приспособиться. Может быть, этому способствовал его покладистый характер. Ему полюбилась таежная жизнь, и он с жадностью воспринимал от Виктора Тимофеевича все, что могло ему, молодому геодезисту, пригодиться в будущем.

Костер, гречневая каша, заправленная свиной тушенкой, сладкий чай и крепкий сон были путникам наградой в этот день. Все были полны решимости идти вперед, верили в то, что избранный путь под азимутом в 240 градусов непременно приведет их к населенному пункту.

Ночью над мертвой равниной тревожно пронесся ветер. Он обшарил обуглившиеся перелески и угнал дым на восток, к Охотскому морю. Мари осветились факелами дотлевающего колодника. Из далекой тайги хлынул свежий лесной воздух, стало легче дышать. Люди увидели впереди высокий водораздел. За ним, где-то в таежной тиши, ютятся прииски, ставшие теперь целью отряда.

Утром тучи сгустились, пошел дождь. Радости не было предела. Наконец-то с пожаром будет покончено, идти станет легче. Вначале дождь шел медленно, но вскоре разошелся, полил как из ведра. Настроение у людей стало воинственным, никто не сомневался в успехе, даже пожалели об оставленных на лабазе вещах.

Решили переждать. Дождь затянулся, шел с перерывами весь день, и пожар затих, но огонь не погас — ушел в глубину обгоревшей земли и там затаился. Мари еще больше почернели, сморщились, а бугры облысели. Как созревшие нарывы, стояли пласты земли, поднятой корнями упавших деревьев.

К вечеру дождь перестал, и путники увидели над собою небо, усеянное звездами, а у горизонта — горы, позолоченные поздним закатом. Решили рано утром выступать. Виктор Тимофеевич впервые за все эти дни крепко уснул.

Ночью ветер переменил направление, подул с востока, нагнал на материк с Охотского моря тяжелый туман. Он низко расползся над печальной равниной, опять над землею навис мелкий, непрерывный дождь.

Поход пришлось отложить. В сердца путников закралась тревога — все знали, что Охотское море не любит шутить и дождь не перестанет, пока не успокоится далекое море.

Потянулись скучные, дождливые дни на берегу безымянной речки. Обгоревшая земля до отказа напилась водою, еще больше почернела. Поднялись ключи, вышли из берегов и захлестнули мутным потоком низины. Люди призадумались. Никто не ожидал такого. Расстояние до населенного пункта оставалось прежним, а продукты наполовину уменьшились, путь вдвое усложнился. Наполовину сократился и без того слишком малый дневной рацион питания. Все это понимал Хорьков.