Лазарь Лагин - Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова) Страница 3

В одно мгновение Пентикост преобразился. Лицо его сначала смертельно побледнело и вслед за тем стало пунцовым от страшного возбуждения. Словно кто-то вдохнул в больного свежие силы. С неожиданной энергией одержимого он вскочил на ноги. Два матроса, взяв его под руки, помогли ему добраться до борта, и он крикнул конвоирам, чтобы галеас немедленно причалили к берегу. Но голос его был так слаб, что солдатам пришлось повторить его приказание, и громкое, веселое эхо их зычных голосов еще долго победно отдавалось на утренних просторах великой реки. Через полчаса воспрянувшие духом солдаты и матросы окружили деревню, в которой проживал пойманный индеец. Постепенно сужая круг, они согнали жителей деревни на широкую поляну, обычно служившую для праздничных сборищ. Здесь сам Пентикост осмотрел туземцев, еще не понимавших, чего от них хотят. Результаты осмотра превзошли самые пылкие ожидания: у всех, не исключая малых детей, поблескивали на шее и в ушах украшения из золотых трубочек.

Теперь уже не только Пентикост, но и самые недоверчивые из его спутников не сомневались, что они если еще и не достигли самого царства Эльдорадо, то уж, во всяком случае, находятся совсем недалеко от его границ.

— Старейшину ко мне! — приказал Пентикост.

Из толпы вышел высокий, очень худой старик с умными, широко расставленными глазами под мохнатыми седыми бровями. Он вышел спокойно, не спеша, пытаясь угадать по лицу рыжебородого белого свою судьбу. Молча и с достоинством поклонился он незваному страшному гостю и стал ждать вопросов.

— Эльдорадо? — спросил его Пентикост, обводя широким жестом окрестности. — 'Это Эльдорадо?

Но волшебное слово не произвело на старика никакого впечатления. Ясно было, что он его Никогда не слыхал. Он молча отрицательно мотнул головой.

— Маноа? — спросил его тогда Пентикост, но и это слово ничего не говорило старейшине деревни.

Тогда Пентикост приступил к более подробному допросу. Для Этой цели он возил с собой переводчика из местных индейцев, кое-как изъяснявшегося по-испански. Правда, Пентикост не знал ни одного испанского слова, но он был врач, магистр наук и отлично знал латынь — мать всех романских языков. Так они и изъяснялись с переводчиком: один на языке Сервантеса, другой на языке Горация и Овидия Назона, и хотя и с немалыми трудностями, но все же понимали друг друга.

— Спроси, где они достают золото! — приказал Пентикост переводчику.

Услышав обращенный к нему вопрос, старейшина изменился в лице. Теперь он уже знал свою судьбу.

Его допрашивали свыше двух часов, но не добились от него ни звука. Он не мог сказать правду и не хотел лгать.

Отшвырнув в сторону его истерзанный труп, приступили к допросу остальных мужчин. К вечеру в деревне не осталось ни одного живого мужчины, только женщины и дети, которые беззвучно плакали, наблюдая, как молча умирали их отцы, мужья, деды, братья и сыновья.

Достойно отметить, что, не желая обагрять свои руки в невинной христианской крови, Пентикост на сей раз решил не обращать собранных им на лужайке язычников в христианство, хотя поблизости протекала прекрасная река, которая как бы самой природой была предназначена для совершения волнующего таинства массового крещения.

Покончив с допросом мужчин, Пентикост окончательно убедился, что он никогда еще не был так близок к заветной цели.

Короткие вечерние сумерки сменились густым тропическим мраком. Пентикост приказал развести костер. Когда первые, робкие еще языки пламени лизнули душную черноту ночи, женщины всполошились и, дрожа от страха, прижали к себе своих ребятишек. Это обстоятельство не ускользнуло от зорких глаз Пентикоста и навело его на блистательное решение. Вместо того, чтобы начать при свете костра допрашивать женщин, он приказал выхватить у первой попавшейся ее ребенка. Это сэкономило Пентикосту время и сразу принесло успех. Молодая мать, обезумев при мысли о том, что сейчас грозит ее сыну, оттолкнула удерживавшую ее старуху, выбежала из толпы, упала перед Пентикостом на колени и, целуя его ботфорты, что-то ему прокричала.

— Она говорит, она сказать, где они достать золото, — быстро перевел переводчик.

— Давно бы так! — удовлетворенно промолвил Пентикост и не смог удержаться от судорожного смеха. Вот оно, вот оно наконец то счастливое, единственное и неповторимое мгновение, ради которого он восемнадцать лет унижался в министерских канцеляриях, ради которого он вступал в сражения с ураганами Атлантики, ради которого он два с лишним года кочует по этой проклятой богом реке! Он хохотал, задыхаясь от недостатка воздуха, откинувшись на живот стоявшего вплотную за его спиной матроса, как на спинку кресла.

А индианка, устрашенная смехом Пентикоста, продолжала плакать и что-то выкрикивать.

— Она сказать, ей жалко-жалко сын; он сегодня уже нет иметь папаша, — пояснил переводчик.

— Отдайте ей ее щенка! — сказал Пентикост сквозь все еще душивший его смех.

Индианка схватила своего сынишку, прижала к груди и стала осыпать поцелуями его бесстрастное медно-красное личико, ручки, ножки, худенькую шейку, на которую смешной косичкой спускались реденькие прямые волосы, черные и жесткие. Безумный порыв материнской нежности напугал ребенка. Впервые за этот страшный день он заплакал, и его тоненький детский плач словно проколол еле державшуюся плотину человеческого горя. Поляна, чуть освещенная зловещими отблесками костра, вдруг огласилась воплями и рыданиями осиротевших женщин и детей. Они стояли, окруженные солдатами, между опушкой леса и крайними хижинами деревни, их не было видно, и казалось, что не люди, а сама природа кричала, охваченная неизбывным ужасом, который распространял вокруг себя этот маленький авангардный отряд кровавой армии британских колонизаторов. Это был страшный, непередаваемый, душу выматывающий стон, и от него невольно содрогнулись даже закаленные в жестокостях конквистадоры с «Апостола».

— Прекратить! — истерически крикнул побледневший Пентикост. — Немедленно прекратить этот проклятый дикарский вой!

Переводчик сломя голову кинулся к женщинам. Они замолчали и зажали рты ребятишкам. Теперь в наступившей тяжелой тишине снова слышался лишь тоненький плач того мальчика, который начал первым. Молодая индианка лихорадочно уговаривала его:

— Не плачь, сынок! Ну, не плачь же! Не серди белого господина. А то белый господин велит бросить тебя в костер… Ты ведь не хочешь, чтобы тебя бросили в костер?.. Ну, будь умницей! Ну, перестань!

Пентикосту надоело. Он сказал переводчику:

— Пусть она нас ведет туда, где они добывают золото. Индианка поняла, что непосредственная опасность для ее сына