Павло Загребельный - Капитан Шопот Страница 3

Шепот почему-то не взглянул сначала на певицу, а посмотрел на ее аккомпаниатора. Невысокий, коренастый мужчина лет сорока, с хорошо упитанным лицом, немного маслянистыми глазами, с косматой темной головой. Одет он был во фрак, на ногах лакированные туфли — ему бы сюда рояль, круглый стульчик, чтобы он крутанулся туда-сюда, махнул над клавиатурой короткими руками, тряхнул кудрями, вытаращил глаза. Но на заставе такую роскошь, как рояль, еще никто не догадался поставить, поэтому и пришлось расфранченному концертмейстеру тащиться с аккордеоном. Обо всем этом капитан подумал без малейшего пренебрежения к неизвестному концертмейстеру, как-то лениво, в странно замедленном ритме. И думая так, избегал бросить хотя бы один взгляд на певицу, словно боялся чего-то, что ли. Но как только она взяла первую ноту и он услышал ее голос, нежный, печальный, пронизанный невыясненной болью, темный вал воспоминаний налетел на него, ударил в грудь, капитан невольно закрыл глаза, не оглядываясь, нащупал дверную ручку и вышел из комнаты.

Прислонился к стене спиной, будучи не в состоянии отойти дальше; стоял, слушал. Напротив него, перепуганный неожиданным появлением начальства, застыл дежурный, который перед этим на цыпочках прокрался к двери Ленинской комнаты, чтобы хоть краешком уха услышать это неземное пение. Покраснев от растерянности, дежурный козырнул, что уже было вовсе неуместно, но капитан, наверное, не заметил этого жеста: капитан вообще не видел и не слышал в тот миг ничего, кроме голоса, который рвался из-за неприкрытой двери и наполнял нежной грустью это суровое убежище оторванных от мира людей с чуткими сердцами и жаждущими красоты душами.

Старшина Буряченко заметил, как капитан тихонько вошел в Ленинскую комнату и как выскользнул из нее с первыми же звуками голоса певицы. «Что за человек такой твердокаменный?» — подумал Буряченко и уже пожалел, что начальник заставы возвратился с границы до окончания концерта. Бродил бы уж там до самой ночи, тогда все было бы проще. А так: нужно знакомить артистов с капитаном, что-то там говорить, а что именно — старшина толком не знал, к тому же боялся какой-нибудь выходки капитана, и тогда у артистов создастся вовсе уж нежелательное впечатление об их заставе.

Однако служба есть служба, и когда была пропета последняя песня и пограничники вдоволь нааплодировались, набив до красноты крепкие ладони, старшина раздвинул плотное кольцо, которым окружили артистов солдаты, и пригласил певицу и ее аккомпаниатора познакомиться с начальником заставы.

— Товарища Ростислава просим оставить! — крикнул сержант Гогиашвили. — Он согласился послушать, как играет наш Микола.

— Да, да, — красиво складывая губы, промолвил концертмейстер, — очень интересно послушать. В таком глухом закоулке — и божественные звуки музыки... Он артистично развел руками, поклонился певице:

— Пойди, Богданка, представься начальству.

Старшина пропустил вперед себя певицу, незаметно погрозил хлопцам: дескать, не заставляйте человека нянчиться здесь с вами после такого концерта!

— Куда прикажете? — спросила Богдана старшину, оказавшись между дверями в комнату дежурного и в канцелярию. Буряченко постучал в дверь Шопота. Послышался какой-то сдавленный звук, дверь медленно открылась, капитан, поправляя пояс, будто ждал высокого начальства и готовился рапортовать, стоял перед ними обоими, преграждая им дорогу, потом спохватился, растерянно отошел немного в сторону, сказал изменившимся голосом.

— Прошу.

Богдана вошла в комнату первой, старшина за нею. Певица с любопытством окинула комнату взглядом, но уже через минуту любопытство ее сменилось тоской, ибо глазу не за что было зацепиться здесь, особенно же глазу женскому, она робко переступила с ноги на ногу, покачнулась, словно бы ища опоры, немного даже боязливо спросила:

— Вот это здесь вы живете?

— Да, — сказал капитан, — здесь живу. Разрешите представиться: капитан Шопот.

— Богдана, — протянула она ему руку.

Капитан взял ее руку, вернее и не взял, а только слегка прикоснулся к ней и поскорее отошел в сторону.

— Прошу садиться, — сказал.

Богдана еще раз осмотрела комнату, разыскивая, видимо, где же здесь смогут сесть сразу столько людей, смущенно перевела глаза на Шопота.

— А вы как же?

— Ну... — растерянно начал капитан. — Я могу и постоять. Или же на кровать сяду.

— Разрешите идти? — приложил к козырьку руку старшина, сообразив, что лучше не торчать здесь и не быть свидетелем того, как капитан все больше теряется. Знал, что помочь не сможет, потому не хотел и мешать.

— Хорошо, идите, — неохотно отпустил его капитан.

— Так вы все-таки сядьте, — сказала Богдана, когда за старшиной закрылась дверь. — А то мне неловко: расселась, а хозяин стоит. Да еще такой хозяин — целый капитан!

— Невелик чин, — попытался улыбнуться Шопот. Бровь у него поднялась еще выше, и Богдана не могла оторвать взгляд от этой странно приподнятой брови, ей чем-то нравился этот странный капитан, что-то угадывала в нем ее чуткая женская душа и, видимо, разгадала бы до конца, если бы он сам пришел ей на помощь хоть немножечко. Но у капитана была другая забота — роль внимательного хозяина. Спросил, не показать ли ей заставу, Богдана ответила, что уже видела все. Тогда Шопот поинтересовался, какое впечатление вынесла она отсюда, как ей понравились люди.

Впечатление было прекрасное.

Капитан умолк. Присел на краешек койки, похлопывая пальцем по голенищу сапога, нервно подергивая бровью. На Богдану он не смотрел, боялся увидеть то, что увидел час назад в Ленинской комнате: стройную, как стебелек, девушку с длинной нежной шеей, с ищущим взглядом. Она напомнила ему ту, которую он забывал всю жизнь и не мог забыть, одним взмахом тонкой руки совершила чудо: возвратила для него прошлое, которого он не хотел возвращать, ибо знал, что это невозможно — даже голос у нее был точно такой же, как у Гали Правды, а может, это ему так только показалось... Разве впервые с ним такое происходит?

— Что же вам еще показать? — теряясь больше и больше, нарушил молчание Шопот. — Может, хотите посмотреть наш лес?

— Я выросла в лесу, — засмеялась Богдана.

— Ну, тогда... — капитан не знал, что говорить.

— Знаете что? — поднялась со стула Богдана. — Пока там мой Ростислав будет слушать вашего баяниста, давайте в самом деле пойдем в лес!

Она балансировала на одной ноге, покачиваясь в сторону капитана, ей было тесно в этой узкой, серой комнате, а может быть, она, как и та, бывшая, не могла обходиться без опоры. Шопот испугался, что вынужден будет ее поддерживать хотя бы под локоть, торопливо вскочил с койки и открыл дверь. Богдана выскользнула в коридор.